И не просто какой-нибудь взрослый — взрослый в обличии Джастина.
Что еще больше расстраивает, — до встречи с ним я приняла решение не обращать внимание на то, что люди думают обо мне и о моем выборе. Моя жизнь была нелегкой, и порой это определенно не то, что другие выбрали бы для себя или для своих детей. Но я делаю то, что делаю, чтобы заботиться о Коди, так что к черту то, что все остальные думают обо мне. Но по какой-то глупой причине я беспокоюсь о том, что думает Джастин. Что он подумает, когда посмотрит на мою квартиру? Когда увидит мою мебель и стены, под облупившимися обоями? Я так долго жила в этом маленьком пузыре, который сама создала, что мысль о том, чтобы впустить кого-то внутрь, пугает.
Еще нужно подумать о Коди. Он очень мало общался с мужчинами после своего отца, и хотя он, казалось, чувствовал себя достаточно комфортно с Джастином, когда они встретились, я должна быть уверена, что он будет в порядке, находясь с ним рядом.
Я смотрю, как его руки исчезают и снова появляются в фарше.
— Хорошо, малыш. Молодец, — говорю я, он улыбается, в последний раз тыча в смесь пальцем. — Ты помнишь Джастина из соседней квартиры? — спрашиваю я.
Он поднимает глаза.
— С пластырями?
Я улыбаюсь.
— Да. Он придет сегодня на ужин. Что думаешь?
Коди кидает задумчивый взгляд.
— Джастин любит гамбургеры?
— Не знаю, — отвечаю я, пытаясь прочесть реакцию Коди. — Вот и узнаем, да?
Коди серьезно кивает.
— Наверное.
Мы формируем мясную смесь в котлеты.
— Джастин ходит в садик, как я? — спрашивает он.
— Нет. Взрослые не ходят в садик, помнишь?
— А, ну да, точно.
— Джастин чинит машины.
— Машины, как в кино? Как «Молния»?
— Вроде того, да.
Он замолкает на мгновение, пока я очищаю его руки.
— Его болячки зажили? — так много вопросов.
— Не знаю, — отвечаю я. — Спроси его, когда он придет.
Я киваю, убедившись, что очистила все кусочки говяжьего фарша.
— Халк всегда заживляет мои ранки.
Я целую его чистые пальцы.
— Знаю. Убери свои машинки, потом почитаем книгу, хорошо?
Он надувает губы.
— Это обязательно?
Я повернула его вокруг, направляя в спальню.
— Обязательно.
— Ну мам! — он скулит.
— Иди. Я проверю через пять минут.
В полдень он ложится спать, и я не могу не быть благодарна за то, что у меня есть немного времени, чтобы помыть голову. Я люблю своего сына больше всего на свете, но иногда девушке нужно принять душ без зрителей. Тем не менее, я держу дверь приоткрытой на всякий случай.
Горячая вода немного снимает напряжение в мышцах, и я почти чувствую, как они расслабляются под кожей. Трубы протестуют и скулят, а напор воды практически отсутствует, но с Коди, спящим, по крайней мере, еще полчаса, я расслабляюсь в брызгах, наслаждаясь ощущением тепла на коже. Я не тороплюсь, отшелушиваю кожу, бреюсь и мою голову.
Конечно, все, о чем я думаю сегодня, это Джастин.
Я изо всех сил стараюсь думать о нем как о взрослом человеке, но румянец, бабочки, вспышка влечения, пронизывающая меня всякий раз, когда он рядом, — заставляет меня чувствовать себя семнадцатилетней девочкой. Прошло так много времени с тех пор, как я чувствовала что-то подобное, и это так чуждо, словно мое тело должно заново научиться справляться с этим.
С отцом Коди, Эриком, все было по-другому — другое время, другая жизнь. Я была так молода, и все в наших отношениях было потрясающе, как обычно бывает в подростковой любви. Весь мой мир вращался вокруг него, вокруг нас. Пока не появился Коди. К тому времени наши с Эриком отношения изменились. Я никогда не думала, что полюблю кого-то так сильно.
Теперь, почти четыре года спустя, такие чувства, как вожделение и влечение, которые, я была уверена, были похоронены в день отъезда Эрика, начинают всплывать, и я понятия не имею, что с ними делать.
Я вздыхаю, выключая кран. Может быть, я забегаю вперед. Это всего лишь мимолетная влюбленность. Это просто чертовы гамбургеры, ради Бога!
Коди крепко спит, когда я сушу волосы, но просыпается, когда я заканчиваю одеваться. Он трет кулаком сонные глаза, его светлые волосы торчат во все стороны.
— Теперь гамбургеры?
Я смеюсь, приглаживая его волосы.
— Попозже, малыш.
Ровно в шесть, когда я нарезаю начинку для гамбургеров, раздается стук в дверь. Каждая частичка меня встает по стойке «смирно», и мне приходится прилагать усилия, чтобы не побежать к двери. Коди, однако, появляется в дверях раньше меня.
— Можно открыть дверь?
Остановившись перед дверью, я заправляю волосы за уши и выдыхаю, чтобы успокоиться.
— Конечно, давай.
Я снимаю цепочку, и Коди тянется к ручке. Она распахивается, и я сразу понимаю, что совершенно не готова к этому.
При виде Джастина, стоящего в дверях, у меня внутри все переворачивается. Темно-синий свитер с длинными рукавами, делает его кожу яркой, почти светящейся. Он так хорошо выглядит, что это почти пугает. Я не знаю, куда смотреть; от поношенных джинсов до его карих глаз, всего слишком много. Я отступаю в сторону, чтобы впустить его, пытаясь унять дрожь в коленях, когда он проходит мимо, принося с собой запах мыла и чистой, теплой кожи. Образ его, моющегося в душе мелькает перед глазами, и мне приходится скрывать румянец, ползущий по шее.
Успокойся.
— Поздоровайся с Джастином, Коди.
Коди выползает из-за моей спины, его голубые глаза широко раскрыты.
— Привет, — тихо говорит он.
— Привет, — отвечает Джастин.
Он входит, я вижу, как он осматривает все, от коричневого дивана до груды детских игрушек перед телевизором. Он ни в малейшей степени не скрывает своего любопытства, и, наблюдая за всем этим, а мне хочется забраться в его привлекательную голову, просто чтобы узнать, о чем он думает.
Но потом он смотрит на меня.
Он смотрит на меня, и тяжесть его взгляда делает меня счастливой. Спасибо, что я не могу читать его мысли. Не знаю, переживу ли я, услышав, что он думает.
Я нервно тереблю пальцами челку, пытаясь проглотить внезапное беспокойство.
— Хочешь выпить? У меня есть вода или сок.
— Вода подойдет, — отвечает он, и я занята поисками чистого стакана.
— Ты любишь гамбургеры? — спрашивает Коди, склонив голову набок и следуя за нами на кухню.
Джастин кивает.
— Очень люблю.
Коди в восторге.
— Я тоже! — он немного подпрыгивает на месте, прежде чем подойти ко мне. — Они готовы?
— Почти, — отвечаю я. — Пожалуйста, вымой руки, — он уходит в ванную, оставив нас с Джастином одних.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я, указывая на руки Джастина, засунутые в карманы джинсов. — У тебя чистые руки?
Я хотела пошутить — уверена, Джастин моет руки, — но когда Джастин смотрит на свои руки, что-то темное вспыхивает в его глазах и исчезает почти так же быстро, как и появилось. Я смотрю, как он сжимает руки в кулаки и отпускает их, его глаза проясняются, когда он снова смотрит на меня.
— Наверное, недостаточно чистые.
Я смотрю на его руки и снова на него. В наступившей тишине я отчетливо чувствую, что мы с Джастином говорим о разных видах грязи. Воспоминания о ссоре между ним и мужчинами возле подъезда вспыхивают в моей голове, и я задаюсь вопросом, не был ли это единственный раз, когда Джастин был вовлечен в нечто подобное.
Я бросаю взгляд на крошечный порез на его нижней губе и синяк, который все еще темнеет под правым глазом.
Когда я снова встречаюсь с ним взглядом, от напряженности у меня пылают щеки, а грудь сжимается. Такое чувство, что он видит все. Как будто каждая мелочь, которую я прячу, открыта ему. Одного этого достаточно, чтобы зазвенел сигнал тревоги.