— Извините меня пожалуйста, но у меня жуткая мигрень. Вы оставайтесь, а я сама доберусь до дому.
Его взгляд — взгляд хозяина на кошку, которая вместо лотка помочилась в его туфлю. Он, кажется, оскорблен.
— Сначала заедем в аптеку, а потом поужинаем, — заявляет он тоном, не терпящим возражений.
Она понимает, что выхода нет. Как только они садятся в машину, Туровцын берет ее руку, но она с отвращением выдергивает свою ладонь. Странная волна удовольствия пробегает по его лицу. Время от времени он пытается ее разговорить, но она отвечает неохотно и разговор все время угасает.
— Ты хорошая балерина? — спрашивает он.
— Так себе…
Он хищно улыбается.
— Я все про тебя знаю, не нужно скромничать.
— Если знаете, зачем спрашиваете?
Шофер сворачивает под запрещающий знак, чтобы сократить путь и проехать на стоянку не делая круг. Их тут же останавливает гаишник.
— Здесь одностороннее движение, Игорь Алексеевич, — журит их долговязый мужчина в форме.
— Мы и едем в одну сторону, — отвечает шофер.
Они оба смеются. Лицо Туровцына непроницаемо, кажется этот человек воображает что ему можно все.
Ресторан очень дорогой. Какого-то француза с двумя мишленовскими звездами. В меню совершенно диковинные вещи: капучино из фуагра, икра морского ежа, мороженое из зеленого чая…Кира не чувствует вкуса еды, кусок не лезет ей в горло. Туровцын только что предложил ей перейти на ты и называть его Игорем. Он то надменен, то пугает ее назойливыми ухаживаниями, время от времени надолго зависает на телефоне, совершенно игнорируя Киру, а после разговора пытается кормить из своей тарелки. Чем же он мог так очаровать Синицу? Она — красавица. Правда, Муся считает что в ней всего чересчур, или мало или много. Крошечный нос, огромные губы и грудь, такие длинные ноги, что кажется она в них путается, когда танцует в клипах на МТВ. Конечно, Туровцына богат и это, наверное, как-то привлекает других… Он не уродлив, нет. Женщины любят выражение суровой мужественности на лице. Но в его лице так много геометрии, что хочется подретушировать углы слишком уж хищных линий. В молодости он, видимо, был худощав, но теперь похож на перекормленного добермана. Кира не может представить, как можно позволить этому человеку прикасаться к себе, даже за огромные деньги. Обнять его — все равно что прижаться к холодильнику, он какой-то весь жесткий и хладнодушный. Мощная энергия уверенности в себе и пренебрежения к другим исходит от него, и Кире она неприятна.
Туровцын с удовольствием поедает морепродукты и рыбу. И вообще ест все самое полезное. Кира думает, что жить он собирается очень долго, а ей хотелось бы, чтобы он умер прямо сейчас. Ну не совсем умер, а впал в беспамятство, а когда очнулся, забыл о ней напрочь и спросил: Вы кто, голубушка, простите? Она бы молча поднялась и пошла в фойе за пальто. Как бы она бежала домой! Не чувствуя под собой ног. Летела бы.
— Еще устриц? — спрашивает он.
Он похож на тигра, который пожирает ее глазами из-за решетки зверинца. Эх была бы возможность, разорвал бы твою нежную мякоть, вылизал бы всю кровь, — читается в этом взгляде. Кира не хочет ни устриц, ни рыбы, а только одного — чтобы он уже поскорее доел все в своей тарелке.
Кира явно скучает, и Туровцыну досадно. Он воображал себе совсем другое. Множественные влажные улыбки, кокетливые стрелы из глаз в глаза. На том вечере Инфириуса он видел как она умеет переливаться. Да и потом, в ресторане, она ожила под вечер и лучилась. А теперь потухшая, и как будто отбывает с ним срок. Взгляд ее куда теплее, когда она смотрит на сомелье или официанта. Туровцыну же достаются короткие, неприязненные вскидывания глазами, скорее необходимые, чем по желанию. У нее чудесный рот, свежий и румяный, Игорь Алексеевич мучается желанием засунуть туда указательный палец, чтобы ощутить теплый, шелковый язык меж скользких зубов. Хочется ее встряхнуть, как сувенирный стеклянный шар с падающим снегом, чтобы снег снова стал падать, и было ощущение надвигающегося праздника. А она сидит как будто у нее кто-то умер. Настроение его стремительно падает, неужели она как все? Оживает только если речь заходит о сумках, шубах или драгоценностях. Туровцын давно привык, что женщинам всегда нужно что-то осязаемое, что можно получить сразу в пожизненное пользование. Они существа тактильные, у них патологически развиты рецепторы осязания. Больше всего им нравится заворачиваться в легчайший мех, шлифовать пальцами драгоценные камни, гладить выпуклые бляшки крокодиловой кожи и других редких гадов. Они любят недвижимость и дорогие машины. Самый легкий способ обладать этими женщинами — дать им взамен то, что они любят трогать, носить, владеть. Этот бартер он знает до мелочей. Груды драгоценных камней и шкуры ни в чем неповинных рептилий прошли через его руки в обмен на иллюзию, спектакль о любви. Он привык к этой игре, и она навевала на него хандру и скуку. С Кирой ему не хочется игр, она сильно напоминает ему Ишбел и эти последние несколько дней он думал, что может быть удастся прыгнуть назад в прошлое. У него в кармане бриллиантовый браслет, он захватил его на всякий случай, если Кира окажется неравной Ишбел, а будет как все остальные готова к бартеру. Глядя на ее мрачный вид, он с сожалением думает, что время браслета пришло, но все-таки тянет время, потому что ему хочется еще верить, что она не такая как все. Что все может быть еще по другому, волнительно и интересно. Он старается, распускает перья, но все время чувствует себя неловко. Когда он слишком увлекается, лицо ее становится недоверчивым и насмешливым. И в этом она тоже похожа на Ишбел, но та была всегда дружелюбна, здесь же он чувствует враждебность.
— Я хочу подарить тебе кое что…
Замшевый каскет выуживается из кармана пиджака. Она не берет его, а только испуганно отодвигается. Он открывает коробочку и пальцем толкает ее по столу к Кире. Четыре ряда белых бриллиантов горят радужным огнем. Сейчас огни браслета отразятся в глазах этой провинциалки и он опять выиграет, все будет как всегда. Они будут видеться пару месяцев, он купит ей квартиру в Москве, и потом потихоньку сольет, когда почувствует что она ему в тягость. Он смотрит в ее глаза, чтобы уловить момент, когда бриллианты зажгут алчный огонек, который будет вечным, если своевременно подкидывать в него деньги и роскошные вещи. Но она решительно и даже брезгливо отодвигает подарок:
— Я не могу взять.
Туровцын недоверчиво улыбается.
— Я вас совсем не знаю…, - объясняет она.
Он наклоняется вперед и кладет свою большую ладонь ей на запястье.
— Ты права, поедем ко мне и как следует познакомимся.
И тут же понимает, что поторопился и взял неверный тон, который придется искупать долгим, нудным ухаживанием. Сейчас она войдет в образ и будет корчить из себя недотрогу, а все одно и тоже. Она будет играть, но как раз таких игр ему не хочется.
Она отшатывается, как от удара в лицо, вырывает руку, глубокое отвращение на ее лице неподдельно. Не фальшивое, как у других, готовое вылинять в страстный, полный обожания взгляд. Правда обожания не к нему, а к его богатству. Что, в принципе, он уже много лет не разделяет. И только Ишбел любила его отдельно от многочисленных циферек на банковских бумагах. На лице у балерины такое упорство, что Туровцын теряется. Но разве не этого он вожделел? Он чувствует как нарастает азарт, давление поднимается, и жить становится интересно. Если она равнодушна к его деньгам, значит у него есть шанс и Кира оправдала его ожидания. Официант осторожно отодвигает браслет в сторону, чтобы переставить тарелку. Взгляд его то и дело возвращается к открытому бархатному гробику, где тысячами граней сверкает бриллиантовый наручник.