— Прости, я…
— Замолчи, — плотнее запахивая полы своего халата, обрываю его, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Внутри что-то вдруг надрывается, сковывая тело непереносимой болью, от принятия неоспоримого факта — я его потеряла. Меня не спасет ни кружевное белье, ни самый лучший ночной наряд, ни аккуратный макияж и прическа… Смотрю на него и пытаюсь понять, когда он успел так измениться? Когда из принципиального человека, не терпящего ложь и предательство, он превратился в простого обманщика? Все те же карие глаза, легкая небритость на щеках, разве, что только прическа другая…
— Маш, — взяв мои ледяные руки в свои, приседает на корточки, чтобы внимательно изучить мое лицо. — Я хочу, чтобы ты знала, я благодарен тебе, за каждый день, что ты мне подарила, благодарен за сына. За то, что всегда поддерживала, за то, что делала меня счастливым. Я сам все разрушил, и, возможно, когда-то об этом горько пожалею, но я не хочу расставаться врагами, хоть и понимаю, что после всего, что я сделал, ты, наверняка, меня презираешь.
Вот ведь, как бывает: выходишь замуж, планируешь что-то, любишь его до безумия, а он встречает другую и предлагает остаться друзьями.
— Абсурд какой, — говорю вслух, вырывая пальцы из его слабого захвата, и отодвигаюсь подальше.
— Маш…
— Развод? — сверкнув глазами, зло переспрашиваю я. — Замечательно! Это отличный выход, не правда ли? Ведь устаешь жить на два дома, да? Куда мне до твоей художницы! Уверена, я ей и в подметки не гожусь! Давай, дорогой, катись! — толкая его в плечо, перехожу на крик. — Вали к ней! Что встал?
Возможно, лет через десять, пятнадцать, когда я буду вспоминать сегодняшний день, я в привычной для себя манере, зальюсь краской, от дикого стыда за свое поведение. Но сейчас, нанося беспорядочные удары по его, словно окаменевшему телу, сыпля ругательства на его слегка склоненную голову, даже не думая о том, что халат на мне сбился и выставил напоказ прозрачную комбинацию, а тушь размазалась по щекам, я даже и не подумаю осудить себя за подобное проявление чувств. А чувств во мне сейчас безумное множество, главное из которых — лютая ненависть к стоящему передо мной человеку. И пусть, когда он уйдет, а я вдоволь выплакаюсь, она смениться ноющей болью от преданной любви, на которую он наплевал, сейчас это правильно — правильно ненавидеть того, кто так жестоко тебя обидел.
— Убирайся! — истерично кричу, глядя как Андрей направляется к выходу, и закрыв за ним дверь, начинаю крушить все, что попадается под руку. Через двадцать минут, выровняв дыхание, и ополоснув лицо ледяной водой, я открываю свою записную книжку.
— Дмитрий Арсеньевич, здравствуйте, это Маша Медведева, — здороваюсь я, после нескольких долгих гудков, услышав его голос.
Ее лицо до сих пор стоит передо мной. Вспыхнувшие огнем жгучей обиды глаза, кажется, будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, немым укором следуя по пятам. То, как она сжалась от моих слов, словно я полоснул ее острым лезвием клинка, и безжалостно прокрутив его в ее теле, вогнал поглубже в сердце. Когда-нибудь ее боль утихнет, когда-то она сама найдет правильные слова, чтобы оправдать мой поступок. Ведь в этом вся Маша: в своей неуемной любви к окружающим, в попытках их обелить, выгородить и найти в себе силы на, казалось бы, невозможное, прощение. Еще тогда, когда она неловко краснела под моим взглядом, пытаясь выгородить своего парня, придумывая отговорки, чтобы он не выглядел в моих глазах жалким, я понял, что эта девушка не такая, как все. В ней слишком много доброты, слишком много нерастраченной ласки, которую она стремиться дарить каждому, кто, по ее мнению, этого заслуживает. Я не имел права, так с ней поступать, не должен был давать повод вдруг усомниться в том, что был достоин ее любви. Я обещал оберегать и делать счастливой, а вместо этого жестоко разрушил ее жизнь.
— Ну, здравствуй, Андрей, — улыбаясь, появляется мой крестный, с интересом разглядывая кабинет. — Вот значит где заседают важные начальники, — смеется, пожимая протянутую мной ладонь.
— Ну, не такой я и важный, дядь Дим, — отвечаю ему, вновь устраиваясь в своем кресле.
— Ну, не скажи. Гляжу и секретаршей обзавелся, — кивает он в сторону приёмной, где с недавних пор располагается стол моей помощницы.
— Это вынужденная мера, уже не успеваю принимать звонки сам.
— Вот ведь вымахал, а? Только вчера в песочнице с Петькой куличи делал, а уже собственным бизнесом обзавелся!
— Да, уж! Время летит! Как он там, кстати? Жениться еще не надумал?
— Брось, это больная тема для моего старого сердца. Ему уже тридцать семь, а внуков не предвидеться! Хоть самому ему невесту ищи! После завтра должен приехать, решил меня проведать.