Пока L в безумном упрямстве протестовал, понимая свое безнадежное положение, отбросив всякую осторожность, которая, видимо, казалась ему уже бесполезной; пока все, окаменев, наблюдали за призрачным представлением, которое давал гигант перед смертью; пока каждую паузу между ужасными фразами, произнесенными L, заполнял маршал H, который из ничтожного страха, что и он может рухнуть вслед за Памятником, продолжал выкрикивать: «Смерть врагам Партии!»; пока государственный президент маршал K, не дав L закончить, разразился бурными уверениями в вечной преданности A, N размышлял, как же теперь будет вести себя A. A сидел с отсутствующим видом и курил свою трубку. По его виду ничего нельзя было определить. Но все-таки у него в душе должно было что-то происходить. Правда, N пока не было до конца ясно, насколько протест L опасен для A, но он чувствовал, что рассуждения A о его будущем положении и о перспективах развития Партии имеют очень важное значение, что грядут большие перемены, только N не знал, какие, а также не знал, как поведет себя A в ближайшее время. A был хитрым тактиком, до его ошеломительных шахматных ходов в игре за власть не дорос еще никто, даже B. Он инстинктивно чувствовал людей, знал и использовал любую слабость своих врагов, в охоте на людей специалистом[3], каких больше в Политическом Секретариате не было, но он не был любителем открытой борьбы, ему нужна была борьба скрытая, с атаками, которых никто не ожидает. Свои ловушки он расставлял в джунглях Партии с ее тысячами отделов и подотделов, ветвей и ответвлений, групп, надгрупп и подгрупп. Казалось, что открытого возражения, выпада против себя ему давно не доводилось переживать. Потеряет ли