Час D наступил. Свержение A осуществлялось трезво, деловито, без усилий и в то же время бюрократично. Кабан приказал запереть все двери. Памятник тяжело поднялся, запер сначала дверь позади Чистильщика обуви и младшего из Джингисханов, а затем — позади Чайного святого и Балерины. Затем, бросив ключи на стол между Кабаном и Лордом Вечнозеленым, Памятник сел на свое место. Несколько членов Политического Секретариата, которые вскочили со своих мест, словно они хотели помешать Памятнику, но все-таки не решились, тоже заняли свои места. Все чинно сидели, держа папки перед собой на столе. A перевел взгляд с одного на другого, откинулся на спинку стула, потянулся за своей трубкой. Он вышел из игры. Заседание продолжается, сказал
D и добавил, что было бы интересно узнать, кто же все-таки распорядился арестовать O. Государственная тетка ответил, что это мог быть только A, потому что в списки O внесен не был, а он как шеф тайной полиции вообще не видит причины для ареста O, который был всего лишь рассеянным ученым. O был специалистом и его некем заменить, а современное государство нуждается в ученых больше, чем в идеологах. Это, наверное, постепенно дошло даже до Чайного святого. Только A, видимо, этого так и не осмыслил. Выражение лица Чайного святого даже не изменилось. «Список! — деловито потребовал он. — Он внесет ясность». Государственная тетка открыл свою папку. Он протянул бумагу Лорду Вечнозеленому, который, быстро пробежав ее глазами, подал Чайному святому. Чайный святой побледнел. «Я внесен в список, — тихо пробормотал он. — Я в списке. Я, старый революционер, четко придерживающийся линии Партии. Я в списке». Вдруг Чайный святой заорал: «Я был предан нашей линии больше, чем все вы, и вот теперь меня хотят ликвидировать. Как предателя!» «Линия была все-таки довольно кривой», — сухо заметил D. Чайный святой передал список Балерине, который, ибо имя его там явно не значилось, тут же отдал его Памятнику. Памятник уставился в список, перечитал его несколько раз и наконец взвыл: «Меня здесь нет, меня здесь нет! Свинья ни разу не захотела меня ликвидировать, меня, старого революционера!»