Отправив свои поздравления этому человеку, скрывая при этом зародившуюся во мне зависть, я начинаю перечитывать оставшиеся сообщения. В них нет ничего особенного: кто-то отшучивается, пытаясь при этом преуменшить значимость собственного провала, кто-то пишет “спасибо, ты тоже молодец”, а кто-то просто жалуется. И вот я уже собираюсь положить телефон в сторону, как вдруг мне приходит новое сообщение. Оно от хорошего друга.
В нём он пишет, что “результат у него отвратительный и откровенно разочаровывающий”. Затем он спрашивает о моих баллах. Я с показным хладнокровием рассказываю о своём ослепительном успехе. Успехе, что полностью перекрыл поток неприятного послевкусия от моего провала на предыдущем экзамене. Я пишу ему о восьмидесяти четырёх баллах. Выясняется, что у него восемьдесят…
Горечь, что всё это время умело балансировала между скрытностью и открытостью, наконец предстала передо мной в своей полной губительного влияния красе. Мне горько. Мой успех, как оказалось, лишь на четыре балла оторвался от разочарования. Или не оторвался? Есть ведь те, кто набрал больше. Возможно, я даже знаю этих людей. Возможно, они не хвастаются передо мной своим достижением просто потому, что не считают его достижением вовсе. Возможно, мне нечему радоваться…
И снова я пишу, что не из-за чего переживать, что “восемьдесят баллов – неплохой результат”, но в этот раз я не просто не вкладываю никаких чувств в эти слова, я применяю их без особого смысла. Просто условный рефлекс. Просто выработанная реакция под названием “сопереживание”…
Вплоть до возвращения моей семьи домой я пытался занять себя чем-нибудь, но каждый раз снова и снова прерывал какой-либо процесс и думал, точнее, систематизировал свои чувства. Я подбирал слова, много слов, но только одно оказалось достаточно правдивым, чтобы не вызвать у меня привкуса самообмана: “падаю”…
На улице распластался ленивый вечер. Родители, вопреки моим ожиданиям, не стали особо поздравлять меня с победой. Я думал, что на фоне предыдущего поражения, эта победа будет особенно ярко сиять в глазах моих родных. Но, кажется, им всё равно. Может, это и не так, однако разве могу я залезть им в голову и заставить их выдавить из себя хотя бы парочку приятных эпитетов. Хотя бы капельку сладкого нектара, что зовётся лестью…
И вот я сижу в кресле напротив окна в своей комнате. Я не вижу пейзажа позади меня, ведь я повёрнут спиной к окну и открыт для двери, ведущий из средней комнаты, этого этажа, этого дома, семьи… Я разговариваю по телефону с одним из своих родственников. Мне скучно. И скука эта душит мысли в моей голове: на похвалу дорогого мне человека я отвечаю – “Рад, что вы рады за меня”. Какой позор… Зачем я выдавливаю это из себя, словно мерзкий прыщ? Почему я не могу просто сказать, что устал? Не знаю и, наверное, не очень-то и нуждаюсь в этом знании…
Окончив беседу, я кладу трубку и думаю. Нет, визуализирую. Формирую собирательный образ всех моих чувств, что неприятно колются во мне. Это человек. Он нагой и у него нет крыльев, но он падает. Вокруг него тьма, которая всё равно что-то отражает. Серебристый свет разливается в темноте, словно в воде. И ветер… настолько жуткий ветер, что человек не понимает – где заканчивается его тело и начинается переполненная пустота… И он падает, не чувствуя при этом ничего кроме всеобволакивающего ветра. Равнодушного и холодного. И человек приземляется. У него нет крыльев, но его падение что-то смягчает. И вот он лежит посреди безграничного океана чёрной воды. Он проводит рукой по этой воде… и ничего не происходит. Здесь вообще ничего не происходит. Просто нагой одинокий человек, лежащий посреди скопления из зависти, гордыни и прочих, противоестественных, но отчего-то существующих чувств. Не человеческая ли природа порождает весь этот мир? Не она ли окунает его в океан печали? Не она ли является причиной падения…
Я открываю глаза и оборачиваюсь. За окном виднеется уставшее солнце, что зовёт меня уйти вместе с ним. А завтра, хорошенько отдохнув, оно вернётся, а значит – вернусь и я. И вместе мы снова будем дополнять наш общий мир присутствием друг друга. Мы будем также молчаливы и несговорчивы, что и сегодня. И мы проживём ещё один день в безмятежном игнорировании того факта, что когда-нибудь мы будем вынуждены также молча, что и прежде, попрощаться… навсегда. Но это будет не завтра, я знаю. А завтра… я снова буду падать, а оно снова будет светить. Природа ли во всём виновата или я?