Проравнную кожу он не зарастил, потому кровь хлещет не переставая, а в жутких ранах иногда виднеются кости.
-Я тебя сюда не поиздеваться привел!
Я с ревом бросаюсь, кулак вылетает навстречу с его челюстью. Ангел в последний момент уходит с линии удара. Костяшки врезаются в стену, осколки кирпича с треском разлетаются шрапнелью. По стене пролегает трещина.
-Твою мать! – не удерживается Данил. – Ты бы мне щас башку расплющил!
Красная пелена медленно спадает… вместо безудержной силы наваливается неимоверная усталость, валит меня на асфальт. Мне уже все равно. Внутри черно и пусто, на глазах слезы, катятся неудержимым потоком, всхлипывая и забывая дышать, подтягиваю колени к подбородку…
-Да епрст! – с чувством сплевывает Данил. – Ты, мать-перемать, козел! Выслушал бы сначала! Идиот, блин… Больно же, в конце концов! Че, думаешь, я такая скотина, что тебя сюда поиздеваться притащил?! Мне делать больше нехрен, дай только кому-нить в душу насрать! Вот, не поверишь, всю жизнь мечтаю все кругом засрать!.. Тьфу, чего я ору? Все равно нихрена не слышишь! – Данил что-то еще ворчит, возится, наконец рывком, поднимает меня, ставит на ноги. – Ну ты, герой, блин, включи, хоть ненадолго, разум и говори давай – хочешь вернуться??? Хочешь нет, скотина ты такая? Имбецил тупоголовый!!!
Меня словно в огонь кидает…
-Что? Что ты сказал?..
-ВЕРНУ Я ТЕБЯ, если хочешь, - орет Данил, потряхивая меня за воротник. – Верну к ней, к родителям, друзьям, к старой жизни! Так, будто и не было аварии той. Будешь дальше жить в свое удовольствие. ПОНЯЛ!?!?!?
Судорожно киваю, глотая слезы. Затылок выколачивает дробь о кирпичную стену…
-Да не бейся ты башкой, последний ум выбьешь, - раздраженно произносит Данил.
Ангел отпускает меня, отворачиваясь, кидает через плечо:
-Все, живи, радуйся, что было – забудь, не рассказывай никому… или рассказывай – как хочешь, дела твои. Документы в правом кармане, некролог твой по неосторожности, выкинули, все бумаги о смерти пропали… только у родителей некролог остался… А и черт с ним, на память тебе. Все! Сейчас твоя любовь придет, а мне пора.
С этими словами Данил шагнул в плотный людской поток улицы и мгновенно растворился в живой реке… Черт, даже спасибо не сказал! Догнать, поблагодарить?..
-Кирилл? – раздалось из-за спины такое родное, знакомое, безумно любимое…
Данил стоял на краю высокого утеса и выводил пальцем буквы прямо в воздухе перед собой. Вслед за пальцем неизменно оставался волшебный, голубоватый след. Буквы ложились ровно одна к другой, едва заканчивалась строчка – взбирались повыше, освобождая место новым.
-Ну и зачем? – голос раздался ниоткуда… Да и не раздавался он, в общем-то, вопрос родился сам собой.
-Потому что ему там лучше, - тихо, не оборачиваясь, ответил Данил. Палец его не сбился, продолжая порхать перед хозяином.
-Уверен? – не голос, а глас – так будет вернее…
-Уверен. Он любит и любим, у него есть она, друзья, интересное дело… родители.
-Болезни, нищета, неустроенность, опасности на каждом шагу, страхи, горести и печали… - тут же подхватывает божий глас.
Данил лишь пожимает плечами, отвечает:
-Уж лучше так…
Последняя буква повисает в воздухе. Строчка поднимается выше, уступая место новым. Но Данил уже закончил.
Закатное солнце опускается в океан. Красная дорожка прочертила воду, разделив огненным мечем на две части. Прощальные дневные лучи остро искрятся на щеках Данила, переломанные в каплях слез, острые, напитанные горечью. Шаг - и ветер бросается в лицо, срывая серебристые капли.
Буквы вспыхивают в прощании:
Устав от беспокойных, сияющих высот,
Могучий серафим крыла свои сложил
И вниз стремглав покинул он оплот,
Что домом сотни лет прилежно прослужил.
С седьмых небес пылающей стрелой
Он мчал к просторам низменной земли.
И крылья плотно прилегают за спиной...
Леса, холмы и горы видятся вдали.
А в теле ангельском не дрогнет ни одна
Хоть тоненькая, незначительная нить,
Он все решил за две секунды навсегда,
О всем на свете умудрился позабыть.
И серафим летит, сложив крыла
Распарывая воздуха слои...
Заместо перьев появляется зола
А нимб все блекнет... он потух почти…
Строки погасают одна за одной, блекнет свечение, но вслед за последней вспыхивает:
Усталый Бог, он вездесущ и знающ!
И не разбиться серафиму предстоит.
Войдет он, словно молния пылающ,
В мир, что людьми пять тысяч лет обжит.