По прошествии трёх дней мы были отпущены Аттилою, который почтил нас приличными подарками. Он отправил с нами посланником к царю Вериха, того самого, который в пиршестве сидел выше нас. Это был человек знатный, владел многими селениями в скифской стране и был прежде с посольством у римлян. Мы пустились в путь и остановились в одном селении. Тут был пойман скиф, пришедший из римской земли в варварскую лазутчиком. Аттила велел посадить его на кол. На другой день, когда мы ехали другими селениями, два человека, бывшие у скифов в неволе, были приведены со связанными назади руками за то, что убили своих господ, владевших ими по праву войны. Обоих распяли, положив голову на два бруса, с перекладинами.
Пока мы были в скифской земле, то Верих, ехавший вместе с нами, казался спокойным и благосклонным; но как скоро переправились через Истр, то он сделался нашим врагом по некоторым пустым причинам, к которым подали повод служители. Сперва отнял он у Максимина коня, которого сам ему подарил, потому что Аттилою дан был окружающим его знатным приказ оказать Максимину внимание подарками. Каждый из них, в числе их и Верих. послал к Максимину по лошади. Немного лошадей принял Максимин, а прочих отослал назад, желая тем показать умеренность своих желаний. Верих отнял у него эту лошадь и не хотел ни обедать, ни ехать вместе с нами. Итак, заключённые нами в варварской земле связи только Л продолжались.
Мы проехали Филиппополь и прибыли в Адрианополь. Здесь, отдохнув, вступили в сношение с Верихом. Мы жаловались на его молчание, доказывали ему, что он сердится напрасно на людей, не оказавших ему никакой обиды. Успокоив его, мы пригласили к обеду; потом продолжали путь далее.
На дороге встретили мы возвращающегося в Скифию Вигилу и, пересказав ему данный нам Аттилою ответ, продолжали обратный путь. По прибытии в Константинополь мы думали, что Верих перестал сердиться, однако он не переменил дикости свойств своих, но, напрашиваясь на ссору, обвинял Максимина, будто бы гот в скифской земле уверял, что полководцы Ареовинд и Аснар не пользовались при царе ни малейшим уважением, что он презирал их дела и обличал их варварское легкомыслие.
Как скоро Вигила прибыл в то селение, где имел пребывание Аттила, он был окружён приставленными к тот варварами, которые отняли у него привезённые Эдекону деньги. Вигила был приведён к Аттиле, который допрошал его, для чего он вёз столько золота. Вигила отвечал, что он заботился о себе и о спутниках своих и хотел при отправлении посольства избегнуть остановки на дороге на случай недостатка в съестных припасах, пасть в продолжение столь долгого пути; что притом золото было у него в готовности для выкупа военнопленных, потому что многие в римской земле просили его о выкупе родственников. «Зверь лукавый ! — сказал тогда Аттила, — ты не скроешься от суда своими выдумками, и не найдёшь достаточного предлога для избежания наказания, ибо находящееся у тебя золото превышает количество, нужное тебе на расходы, на покупку лошадей и прочего скота и на выкуп военнопленных; да я и запретил выкупать кого-либо, ещё в то время, как ты с Максимином приезжал ко мне». Сказав это, Аттила велел поразить мечом сына Вигилы (который тогда, в первый раз, последовал за отцом своим в варварскую землю), если он тотчас не объявит; за что и кому везёт те деньги. При виде сына, обречённого на смерть, Вигила, проливая слёзы и рыдая, умолял Аттилу обратить на него меч и пощадить юношу, ни в чём не провинившегося. Он объявил без отлагательства то, что было замышляемо им, Эдиконом, евнухом и царём, и между тем не переставал просить Аттилу убить его самого и отпустить сына. Аттила, зная из признания Эдиконова, что Вигила ни в чём не лгал, велел его сковать и грозил, что не освободит его, пока он не пошлёт сына назад, для приведения ему ещё пятидесяти литр золота на выкуп себя. Вигила был скован, а сын его возвратился в римскую землю. Затем Аттила послал в Константинополь Ореста и Ислу.
Вигила был изобличён в злоумышлении против Аттилы. Царь скифский отнял у него сто литр посланного евнухом Хрисафием золота и отправил немедленно в Константинополь Ореста и Ислу. Оресту было приказано повесить себе на шею мошну, в которую Вигила положил золото для передачи Эдикону; в таком виде предстать пред царя, показать мошну ему и евнуху и спросить их: узнают ли они её? Исле велено было сказать царю изустно, что Феодосий рождён от благородною родителя, что и он сам, Аттила, хорошего происхождения и, наследовав отцу своему Мундиуху, сохранил благородство во всей чистоте; а Феодосий,, напротив того, лишившись благородства, поработился Аттиле тем, что обязался платить ему дань. Итак, он нехорошо делает, тайными кознями, подобно дурному рабу, посягая на того, кто лучше его, кого судьба сделала его господином. Притом Исла должен был объявить, что Аттила не перестанет винить Феодосия в этих проступках против него, пока евнух Хрисафий не будет к нему выслан для наказания. С такими повелениями Орест и Исла приехали в Константинополь. Случилось, что в то же самое время требовал Хрисафия и Зинон. Максимин доносил Феодосию слава Аттилы, что царю надлежит исполнять данное обещание и выдать замуж за Констанция известную женщину, которая не могла же быть выдана за другой) без воли царя. По мнению Аттилы или следовало дерзнувшего на такой поступок подвергнуть наказанию, или должно было думать, что царь в таком положении, что не может управлять и своими рабами, против которых он, Аттила, готов был подать царю помощь, если тот пожелает. Феодосий в досаде описал в казну имение этой женщины.