Михаил Александрович поставил сковороду на стол. Руки у него заметно дрожали.
— Суров ты, царь-батюшка, — Варя не удержалась от комментария, как только за незадачливым поваром закрылась дверь. — Суров прямо вот не по ситуации. Нормальная же… солянка.
— Вот не надо со мной спорить по поводу того, как должны выглядеть и подаваться блюда в моем ресторане! — голос Тихона прозвучал резко. А потом добавил чуть мягче. — И вообще, я никого насильно не держу. Знаешь, сколько я поварам плачУ? В очередь ко мне выстраиваются желающие поработать. Так что, если что-то кого-то не устраивает — как говорится, вот Бог, вот порог. Силком никого не держу.
— Угу. Добби подарили носок.
— Кто такой Добби? — слегка наигранно изумился Тихон. Кажется, ему было немного неловко — за саму сцену и свои резкие слова. Или нет?
— Неужели не читал «Гарри Поттера»?
— Я две книжки прочел — одна синяя, другая букварь.
И снова Варя ему не поверила. А Тихий вдруг вытащил из кармана фаблет. В ручищах Тихона аппарат совсем не выглядел большим.
— Я один звоночек сделаю с твоего позволения.
Нет, позволение ему не требовалось. Потому что он уже начал возить по экрану пальцем во время произнесения этих слов. Ну, хоть видимость сделал — и на том спасибо.
— Анюта, здорово, — рано Варя начислила Тихону бонусные баллы за вежливость. Звонить в обществе одной дамы другой — вполне в духе Тихого поступок. — А чего это твой батя с бодунища сегодня? — Даже Варе был слышен взволнованный женский голос из динамика телефона. — Так, меня слушай! Анюта, я пошел тебе навстречу. Ты полгода назад у меня в кабинете рыдала, просила отца с работы не выгонять. Ой, не рассказывай мне, какой он специалист на вес золота — я и сам знаю. Цены бы ему не было — если б за воротник так не закладывал. Угу. Вот именно! Я зачем зарплату Михал Саныча тебе отдаю? Как он у тебя умудрился забухать? На какие шиши? А, сосед? Ну, так выдай пинка соседу. Пока я не выдал пинка твоему бате. А даже не фигурально, а вполне буквально — ты меня знаешь. Вот и ладно. Бывай, Анюта.
— Любопытная у тебя кадровая политика, — надо было что-то сказать. — Нестандартный подход.
— Да, приходится воспитывать, — отозвался Тихий, убирая телефон в карман.
— А скажите, Тихон Аристархович, боевое ранение, благодаря которому вы оказались в моем кабинете, вы здесь получили? У себя в ресторане?
— Вот еще! — фыркнул Тихий. — У нас заведение почтенное, драк не бывает.
— Что, гости совсем не буянят никогда?
— Кто ж им позволит-то?
— И вышибала имеется? — улыбнулась Варя. — Или это Налим Никодим?
— Я сам кого хочешь вышибу.
Вот в это Варвара сразу и безоговорочно поверила. А тут и солянка подоспела. Скворчащая и мелко порезанная.
— Варя, тебе десерт оформить?
— Нееет, — простонала Варвара. — Правда, очень все вкусно, но я больше ничего не смогу съесть!
— Тогда два кофе нам сделай, Никодим Иваныч. А десерт — в следующий раз.
— Варвара Глебовна, вам какой кофе?
— Так же как мне сделай, — Варя не успела ответить — Тихон это сделал за нее.
— А если мне не понравится?
— Вот и посмотрим, — сложил на груди руки Тихон. — Вот и проверим.
Посмотрели. Проверили. Оказалось, Тихон Аристархович пьет кофе с молоком и сладкий — а Варя была уверена почему-то, что он пьет черный, крепкий и без сахара. Брутальные мужчины всегда пьют крепкий и без сахара. А Тихий пьет светло-коричневое сладкое пойло. Вкусное, зараза. И никак ему не подходящее.
Он, разумеется, отвез ее домой. Конечно, проводил до квартиры. И задал вопрос, который, как надеялась Варя, человеку, прочитавшему две книги и слушающему «какую-то муть по радио», достанет ума не задать.
— Пригласишь на чашечку кофе?
— Мы уже пили кофе.
— Тогда чашку чая?
— Кончился чай.
— Какао? — с отвратительным оптимизмом.
— Слушай, Тихон, — вздохнула Варя. — Давай, я тебе просто заплачУ деньгами за ужин. И прекратим этот спектакль.
— Обижаете, Варвара Глебовна, — зеркально вздохнул Тихий. И даже как-то смешно надул губы. — Какой спектакль? Я вас ужином от чистого сердца угостил. И подумал: вдруг, вы, тоже от чистого сердца, захотите пригласить меня на чашку… какао.
— Тихон, я тебе от чистого сердца говорю… — начала Варя запальчиво. А потом выдохнула. — Вот как есть говорю. Как на духу. После такого обалденного ужина я могу думать только об одном.
— И это не я, — проявил чудеса сообразительности Тихий. — И не какао.
— Это подушка. В данный момент я могу думать только о сне.
— Понял. Отстал.
Варя не поверила своим ушам и в такую скорую капитуляцию. И совершенно правильно сделала.
— В щечку хоть поцеловать можно, Варвара Глебовна? На прощание, так сказать?
— Можно, — неужели обойдемся малой кровью? — Только быстро.
— Прямо в первый раз меня просят это сделать быстро, — хмыкнул Тихон. — Обычно просят наоборот.
Варя хотела ответить, но не успела. Потому что ее поцеловали. В губы. Коротким, сухим и теплым поцелуем. Совершенно необоснованно ее взволновавшим.
— Тихий, это не щека!
— Да? Ну так мы Мед. Академий не кончали, анатомию не изучали.
— Тихон!
— Бывай, Варвара Глебовна. Я позвоню.
После чего обхватил ее шею своей здоровенной ладонью, наклонился и еще раз поцеловал — так же коротко и сухо, но уже в щеку. А потом развернулся и пошел. А Варя так и осталась стоять. С раскрытым, между прочим, ртом. И сонное состояние куда-то все развеялось.
У начала лестницы Тихон обернулся. Смерил ее каким-то странным взглядом — совершенно не поддающимся расшифровке.
— Передумала? Будет какао?
— Нет! — рассмеялась Варя, стряхивая оцепенение, и полезла в сумочку за ключами. Так под его взглядом и открыла дверь. И закрыла. Не оборачиваясь. Но знала, что он смотрит.
Уже перед сном Варвара сообразила две вещи.
Первое. Она не дала ему номер своего телефона. Впрочем, вряд ли для Тихона это станет сколь-нибудь существенной проблемой.
И второе. Она много чего ему рассказала. О работе, об отце, о матери, о брате. Кажется, будто говорила за сегодняшним ужином она одна — при том, что подобная болтливость была не очень-то Варе свойственна. А вот поди же ты — рассказывала. Потому что Тихон умел слушать. Смотрел внимательно, задавал по ходу правильные и к месту вопросы. Вот Варя и разговорилась — незаметно для себя. А о своем собеседнике Варя узнала только то, чем енисейский налим лучше всех прочих налимов. Даже название ресторана, принадлежащего Тину, не узнала.
Действие четвертое. На сцену выходят второстепенные персонажи со стороны Героя.
Но и без этого Героиня медленно, но верно попадает под обаяния Героя. А кто бы мог подумать?..
Из авторской суфлерской будки, скептически: «А ну-ка, давайте, удивите меня!»
— Тишенька, здравствуй.
— Здравствуй, мама.
В трубке явственно вздохнули. В этом вздохе — и удовлетворение от короткого, но искреннего «мама», и сожаление, что слышится это слово чаще всего только по телефону. Но сегодня — не только по телефону.
— Тиша, мы c Лизой приедем сегодня в Москву — ей надо кое-что купить для школы, а у нас выбор, сам понимаешь, какой. Так, может быть…
— Во сколько приедете? Я встречу.
— Ой, да не надо! Мы дела свои сделаем, а потом бы встретились с тобой где…
— Во сколько. Вы. Приезжаете? — чуть ли не по слогам. — Или мне самому расписание смотреть и гадать, какой вы электричкой приедете?
В трубке еще раз вздохнули.
— Мам, а давай, я за вами сам приеду? Тут езды-то на машине меньше двух часов.
— Не надо, Тишенька, что ты, не надо! Мы сами доберемся!
— Ну да, — желчь все же разлилась. — Там же на трассе в начале города знак висит, поди. Тихону Тихому въезд в Коломну запрещен.
— Ну что ты такое говоришь, Тиша!
— Во сколько вы приезжаете? — насильно давя раздражение. Нарочито спокойно.