— С виду у тебя все легко и ровно, Глеб, как будто ты понял смысл жизни, раскусил всех и каждого. Но ты даже с собой не можешь толком разобраться, — Кирилл покачал головой. — Я не сразу это понял, но ты и впрямь представления не имеешь, какого черта творишь, не так ли, Глеб?
Я сжал кулаки.
— Не надо.
Он ошибался. Скоро все войдёт в привычное русло. Порядок. Дисциплина. Чистота.
Кирилл подошёл на шаг ближе.
— Ты работаешь на отца Джулии, сотрудничаешь с копами и считаешь, что можешь сидеть в этом своём кабинете и играть в Господа Бога, воображая, что все в твоей власти, — он вытянул шею, приблизив своё лицо к моему. — А в своей собственной жизни избегаешь всего, что может выйти из-под контроля.
Он подступил ко мне вплотную, сверля меня взглядом.
— Щеголяешь своей властью над всеми остальными, а сам в это не веришь. Вспоминаешь о том, где ты вырос и что с тобой произошло, и думаешь, что ничего хорошего не заслуживаешь. Ты думаешь, что она будет тебя стыдиться. Глубоко внутри ты считаешь себя куском дерьма.
Я подскочил и, испепеляя его взглядом, прорычал прямо в лицо:
— Я хотя бы отпустил её, пока не стало слишком поздно. Однажды Ева все про тебя поймет. Лет через десять, когда вы будете жить где-нибудь за городом, в своём двухэтажном доме в колониальном стиле, с деревянными полами и лепниной на потолке, и ты будешь пытаться запихнуть детей в свой джип, чтобы не опоздать на очередную вечеринку по случаю дня рождения… — я кивнул. — Она все поймёт.
Он сощурился.
— Она все поймёт, потому что к тому моменту ты совсем перестанешь с ней разговаривать, перестанешь прикасаться к ней, а твой «босс» будет годами пылиться под брезентом. Она будет гадать, почему ты больше не улыбаешься, — я смотрел ему в глаза. — Она не поймёт, что ты выбрал карьеру, которую ненавидишь, чтобы быть достойным её. Потому что знал, сколько зарабатывают врачи, и не хотел, чтобы твоя жена тебя стыдилась. Она поймёт, что с годами ты стал холоднее, в доме стало тише, и будет плакать по ночам, заметив, как ваша новая соседка флиртует с тобой и как тебе это нравится. Потому что благодаря этому впервые за долгое время ты сможешь почувствовать себя живым.
Он смотрел на меня, задержав дыхание. Я понизил голос почти до шепота.
— Ты умираешь и убиваешь её вместе с собой, а сам этого не понимаешь, — я умолк, увидев боль и страх в его глазах. — Я хотя бы отпустил Кэтрин.
Добавить больше было нечего. Ни мне, ни ему. Он понимал, что я прав, и его лицо выражало страдание. Мы оба были по уши в дерьме.
— Кирилл!
Я резко поднял взгляд, а Кирилл повернул голову. В кухню медленно вошла Ева. Черт. В её серо-голубых глазах стояли слезы. Она все слышала.
— Это правда? — спросила она, и её голос надорвался. — Ты несчастлив?
Кирилл опустил голову, отвернувшись от неё и стиснув зубы.
— Пошёл вон отсюда, — он сказал это мне. — Иначе я прошибу тобой гребаную стену. Убирайся.
Он не шутил. И я это заслужил. Схватив футболку со стула, я вышел из дома.
У меня не было права судить брата. Если даже ему не нравилось учиться, если он терпеть не мог военное дело, возможно, ради Евы он готов был примириться с чем угодно, потому что она составляла его счастье.
Просто я чувствовал себя паршиво и мне захотелось, чтобы и ему тоже стало плохо.
Когда это я начал всех ненавидеть?
Резко повернув вправо, я на полной скорости влетел на школьную парковку с одним лишь намерением: загонять себя до изнеможения на стадионе.
Въехав на парковочное место, я резко ударил по тормозам, увидев «камаро» Андрея, припаркованный рядом с фургоном школьного сторожа. Сторож открывал школу каждое утро в шесть тридцать. Но что, черт возьми, здесь делал Андрей?
Я распахнул дверцу, вышел на улицу и, натянув свою чёрную футболку, направился к школе. Поднявшись по лестнице на второй этаж, повернул к кабинету химии.
Кэтрин не пришла бы сюда так рано, но мне все равно нужно было в этом убедиться.
Подошвы беговых кроссовок скрипели по мраморному полу. Однако я услышал его голос, ещё не дойдя до кабинета.
— Я любил тебя, — говорил он страдальчески. — И все ещё люблю.
Я притормозил у двери.
— Просто я как будто никогда не был тебе нужен по-настоящему, — добавил он. — Я вёл себя как последняя сволочь, знаю. Но… — он помолчал, и я услышал его сопение. — Малышка, я не могу видеть тебя рядом с ним.
Я услышал, как ножки стула скрипнули, и строгий голос Кэтрин.
— Ты изменил мне. Дважды, — произнесла она, явно теряя терпение. — А сейчас, прийдя сюда, изменяешь своей… как там её зовут. Я не сомневаюсь в том, что сама частично виновата в нашем расставании, но ты редчайший фрукт. Не звони мне и не пытайся увидеться со мной снова.
Я довольно улыбнулся.
— А теперь просто уйди, — сказала Кэтрин устало.
— Крошка, — выдохнул он, и я услышал шарканье.
— Андрей! — выкрикнула она. — Нет!
Я ворвался в класс, но тут же застыл как вкопанный. Андрей согнулся пополам, прижав руку к щеке, а Кэтрин смотрела на него сверху вниз, в ярости. Она его ударила.
— Давай представим, — почти прорычала она. — Что мы сейчас в параллельной вселенной, где у тебя есть мозги. Кивни, если понял, что с тобой будет, если ещё раз ко мне притронешься.
Он хмуро посмотрел на неё, и вид у него был в высшей степени оскорбленный. А затем они оба повернули головы в мою сторону. Кэтрин моргнула, но снова переключила внимание на него, положив руки на бёдра. Андрей выпрямился, потирая щеку.
— Да чего я вообще удивляюсь? — сказал он ехидно, направляясь к двери. — Ты так быстро дала мне. Вот и ему, долго ждать не пришлось.
Протянув руку, я схватил его за шиворот. Мне хотелось, чтобы этот говнюк больше к ней не приближался, чтобы даже воспоминаний о нем не осталось.
— Глеб! — командным тоном произнесла Кэтрин.
Я притянул Андрея к себе и, посмотрев ему прямо в глаза, прошептал:
— Притронешься к ней ещё раз, и тебе не придётся беспокоиться о том, что она с тобой сделает.
И с этими словами вытолкнул его за дверь в коридор.
— Зачем ты пришёл? — спросила Кэтрин, стоявшая у меня за спиной. — Ты ничуть не лучше него. Тоже можешь убираться.
Я покачал головой, зная, что она права, но мои ноги будто прилипли к полу.
— Нет.
— Глеб, какого черта ты от меня хочешь? — заорала она.
Я повернулся и одним прыжком оказался рядом с ней.
— Этого, — и, притянув к себе, прильнул к её губам, коснулся нежного языка.
Она уперлась кулаками мне в грудь и оторвалась от меня.
— Не трогай меня. Иди и найди ту девушку, которая тебе так сильно понравилась. Она же позволяет тебе делать с ней все что угодно, не так ли?
Её злость, её жаркое дыхание распалили меня ещё сильнее, и я обхватил её рукой за шею, не давая выскользнуть.
— У меня не было девушек после тебя, — прошептал я ей в губы. — И я никого, кроме тебя, не хочу. Я впервые точно знаю, где и с кем хочу быть, Кэтрин.
Она отстранилась, по её щекам текли слезы.
— Нет.
— Ты тоже это чувствуешь, — я хотел, чтобы она меня выслушала. — Мне не нужно, чтобы ты все время была со мной. Я не хочу, чтобы ты меня любила. Просто приходи, когда я зову, и ложись в мою постель, когда я прошу.
Её губы задрожали, она пыталась высвободиться.
— Кроме тебя, никого не будет, — пообещал я. — Ты единственная, кто мне нужен.
Поцелуй заглушил её всхлипы. Обхватив её задницу, я прижал её к краю стола и стал целовать жестко и страстно, ощущая на языке соленый привкус пота. Отстранился, увидев испуганный взгляд, а потом смел все бумаги со стола на пол, усадил её на стол и снова целовал.
— Скажи это, — потребовал я. Мне необходимо было услышать эти слова.
Но она просто отстранилась, сняла с меня футболку и бросила её на пол. Тяжело дыша, я рванул на себе шорты, а она расстегнула пуговицы на блузке.
Мой член вырвался на волю. Я был в полной боевой готовности - так она действовала на меня.