Услышав мои шаги, он быстро обернулся и встал, загораживая нечто у себя на тахте.
За столом, на обычном месте Витольда, сидел какой-то другой человек, а на узкой жесткой лежанке, накрытой старым ковром, явно обреталось нечто подозрительное.
Наткнувшись, таким образом, на «неразумных дев», я был не столько даже прогневан, сколько удивлен и раздосадован. Мне ничего так не хотелось с дороги, как расположиться на покойный отдых, а в имении обстановка оказалась такова, что требовала от меня каких-то решений и даже, быть может, активного участия.
— Трофим Васильевич!.. — выдохнул Витольд. — Мы ожидали вас только через пару дней…
— Ну да, — процедил я сквозь зубы. — Вижу, вы не очень-то мне рады.
Витольд почесал бровь, поморщился.
— «Рад» — немного не то слово. Я думаю сейчас о вас вовсе не в категориях «радости — огорчения», а несколько в иной плоскости.
— Нельзя ли менее научно и более понятно? — огрызнулся я.
— Чего уж понятнее… — Витольд обреченно вздохнул и отошел, чтобы я мог наконец увидеть предмет, простертый на его койке.
Я взглянул… и в первые мгновения даже не понял, что перед собой вижу, настолько не ожидал увидеть именно это.
Витольд пожевал губами. Он внимательно всматривался в мое лицо, и это меня тоже нервировало.
На койке корчился и беззвучно стонал один из краснорожих бандитов. Он грыз зубами палочку, как кролик, — очевидно, чтобы сдержать крик, — и заламывал свои тонкие, неестественно длинные руки, а ногами непрерывно двигал, то сгибая их, то разгибая.
Я перевел взгляд на человека, сидевшего за столом. Я почти не сомневался в том, кого сейчас увижу.
И точно. Человек этот поднял голову, и я узнал Матвея Свинчаткина.
Я ожидал услышать что-нибудь совсем пошлое, вроде: «Это совершенно не то, что вы подумали», и приготовился отвечать еще более пошлым встречным вопросом: «А что именно я подумал?», но Свинчаткин просто проговорил:
— Ну вот и свиделись, Трофим Васильевич.
— Да уж, — буркнул я.
— Что же вы в Петербурге-то не задержались? — упрекнул меня Свинчаткин. — Вы ведь, вроде как, собирались нагрянуть только завтра, если не послезавтра?
— Да вам-то, батенька, какое до этого дело? — взорвался я. — Кажется, я не подневольный человек и никому отчитываться не должен…
— Мне, в общем, никакого дела, — покладисто согласился Свинчаткин. — Да только, возвратившись ранее срока, вы увидели разные сцены, которые не для всяких глаз предназначены.
— И что же, убьете вы меня теперь? — осведомился я, пожимая плечами.
Тут я перехватил взгляд Витольда, и мне сделалось как-то не по себе. Не скажу, что я научился безошибочно трактовать выражения лица моего управляющего. Кое-что я в нем понимал, а кое-что — нет. У Витольда имелся особенный, мутно-задумчивый взор, который означал желание, чтобы собеседник о чем-то догадался самостоятельно. Вот таким взором и блуждал теперь Витольд по комнате, то и дело задевая краем глаза мою смущенную физиономию.
— Нет, — спокойно молвил Свинчаткин, и меня сразу отпустило. Почему-то я доверял каждому его слову. — Вам ведь должно быть уже известно, что я никого за все это время не убил.
— А кстати, за какое время? — поинтересовался я. — Вы здесь как долго разбойничаете?
— Да месяцев восемь уже, — усмехнулся Свинчаткин. — Никак не наберу нужное количество денег. А теперь вот — новая беда.
Он показал на краснорожего.
— А что с ним? — опасливо спросил я.
— Провалился в яму, заполненную водой. Очевидно, там где-то родник бьет… Пришел с хорошей питьевой водой, а к вечеру свалился в горячке. Переохладился — и тут же подцепил какую-то местную заразу, — объяснил Свинчаткин. — Грипп, может быть. С ними не поймешь, с фольдами.
— Фольды? — переспросил я.
— Они так себя называют — фольды, — Свинчаткин встретился с краснорожим глазами, кивнул ему и опять повернулся ко мне. — Никогда не слыхали?
— Трофим Васильевич далек от научных сред, — вставил Витольд. — По крайней мере, от ксеноэтнографических.
— Что ж, это не порок, хотя создает определенные трудности при общении, — сказал Свинчаткин. — Если говорить коротко, фольды привыкли к сухой, жаркой местности и, соответственно, плохо переносят холод и сырость. Честно признаться, я с ужасом думаю о надвигающейся зиме.
— Ну, если у них хватает сил, чтобы в холоде и сырости грабить проезжих, то, полагаю, хватит и на здешнюю зиму, — произнес я не без злопамятства. Если Матвей Свинчаткин полагает, что я забыл, как был унижен и ограблен, то он горестно ошибается.
Витольд посмотрел на меня с удивлением. Его как будто задела моя черствость. И я рассердился на Витольда:
— А вы, Безценный, оденьтесь подобающим образом и смойте с ваших очков… что там у вас налипло? Слюни?
— Простите, — с достоинством произнес Витольд, тотчас покидая комнату, чтобы исполнить мое приказание.
Матвей Свинчаткин проводил его глазами. Вообще он все время озирался, глядел в разные углы, ерзал — словом, чувствовал себя неспокойно. Очень хорошо, подумал я, так и должно быть. Не хватало еще, чтобы разбойники вламывались в дома честных граждан и ощущали при этом полную безнаказанность.
— Вы теперь вызовете полицию? — спросил Свинчаткин.
— Повременю… — буркнул я.
— С ним что будет? — Матвей опять показал на краснорожего. На фольда.
— Помрет, наверное… Откуда мне знать? — рассердился я. — Я ведь далек от научных сред. Особенно от ксенограбителей с большой дороги. У меня совершенно другое образование, и к тому же оборванное на середине. Чтобы жить припеваючи в собственном имении, не обязательно оканчивать университетский курс.
— Понятно, — сказал Свинчаткин.
— Я не стану звать полицию, — прибавил я, — но вовсе не потому, что боюсь скандалов, и не потому, что вам удалось меня растрогать… А просто потому, что мне лень с кем-то разговаривать, кому-то что-то объяснять и терпеть в моем доме присутствие посторонних лиц.
— Это почти ответ, — слабо улыбнулся Свинчаткин.
Мы помолчали.
— Послушайте, я одного не понимаю, — снова заговорил я. — Как вам вообще пришло в голову явиться за помощью именно сюда?
— А куда мне было идти? — Он выглядел удивленным. — Вам известен еще какой-то дом, где меня бы приняли?
— По-вашему, один только я во всем нашем милом округе гожусь на роль гостеприимного хозяина беглому разбойнику?
— Я не беглый… — Матвей вздохнул. — Я сейчас уйду. Оставьте у себя парня. Позвольте Витольду за ним приглядывать. Я боюсь брать его в лес, потому что он заразит остальных.
— А если он заразит меня?
— Вряд ли для вас эта болезнь окажется такой же опасной и мучительной, — сказал Матвей Свинчаткин без всякого ко мне сострадания. — Это ведь обычный грипп. А может быть, воспаление легких. Оно тоже… не заразно. Я ничего в этом не понимаю, я ведь не врач. К тому же фольды болеют совершенно не так, как мы.
— И что я должен делать? Вызвать к нему муниципального доктора из самого Санкт-Петербурга?
Свинчаткин проговорил:
— Вы чрезвычайно добры, Трофим Васильевич, с вашим предложением.
Я видел, что он неискренен и даже, может быть, втайне потешается надо мной, и потому рассердился:
— Довольно ваших издевок! Я ведь могу и передумать! Я ведь могу вас с Витольдом, обоих, сдать властям! А Витольда потом вообще уволю к чертовой матери.
— А, ну попробуйте, — кивнул Свинчаткин без малейшего признака страха или раскаяния. — Конечно же, попробуйте. Я даже намерен настаивать. Мне весьма любопытно будет это наблюдать.
Мы посидели молча друг против друга. Затем я криво пожал плечами:
— Что вы от меня, в конце концов, хотите?
— Я уже сказал — что. Позвольте моему парню остаться в доме. Витольд сделает остальное. А я уйду. Прямо сейчас.