Я не стану записывать. Не сохраню наши злокозненные манипуляции. На целые века мои чернила вымарают этот день, погрузят его в безмолвие. Пусть измышляют теории, бросают лот в пропасть мотиваций и тайных страхов. Пусть одни защищают Сильхаса Руина, а другие обвиняют его.
Иди же, командир, разбуди змею в логове. Лорд Драконус не сбежит, ибо она не позволит ему такой роскоши. Тут не его гордыня, а ее. Гордыня и любовь, сила первого как бы освящает последнее. Мы забрели, командир, в место, куда не стоило входить никому».
Он не отрывал глаз от линии на дне низины.
«Ибо мы сделали любовь женщины полем брани, и увидим, как ее возлюбленный станет жертвой.
Нет, не буду записывать».
Сильхас натянул удила, но заколебался. — Я воин, — сказал он. — Я не бегу от необходимости. Если нужно сражаться с Ветой Урусандером и его легионом, я поведу бой.
— Никто не сомневается в ваших достоинствах, — ответила Ланир.
Они ждали.
— И все же, — продолжал Сильхас, — если мир можно получить на грани резни, волей одного мужчины…
— Воззовите к его чести, — велела Ланир. — Лорд Драконус полон чести.
— Воля не одного, — добавил Херат, — но двух мужей. Такое будет помнить и восхвалять.
Сильхас скривился и Райз заподозрил, что зашел слишком далеко и даже что ошибся, оценив степень тщеславия собеседника. — Я буду, — зарычал Руин, — лишь глашатаем его совести. Когда затихнут отзвуки подков моего коня, мало что еще останется. — Он сурово поглядел на историка. — Надеюсь, это понятно.
Райз кивнул.
Все трое обернулись на стук копыт. На дороге из Харкенаса показались всадники. Кедорпул и Эндест Силанн.
Ланир подала голос: — Лучше вам уехать, милорд. Это мое дело, не ваше.
— Кедорпул обещал волшебство, — сказал Сильхас.
— В битве этого следует избегать, милорд.
Сильхас Руин развернул скакуна. Он встретит приехавших на узкой тропе, но едва ли обменяется с ними парой слов. — Поскачу в Палату Ночи, — объявил командир. — Но это дело, Верховная Жрица, не им обсуждать. Остудите их. Обманите, если нужно, но не дайте встать на моем пути.
— Как скажете, милорд.
Сильхас уехал, переводя коня в быстрый галоп.
Райз Херат оглянулся на долину. — Итак, мы это сделали, — сказал он тихо.
— Бросьте такой тон, — рявкнула Ланир. — Осуждением вы ничего не добьетесь. Нельзя предугадать, к чему приведет беседа с Драконусом. Дело ушло из наших рук, историк.
Однако он покачал головой: — Помогает ли ваш дым, верховная, заполнить тело и ослепить чувство вины? Если так, боюсь, я присоединюсь к вам. Наглотаемся мути до полной бесчувственности, и пусть мир несется куда хочет. Пусть облака заполнят наши вены, поглотят камеры сердец, пусть шепчут, суля забвение.
Если она и хотела резко ответить, то осеклась — прибыли Кедорпул и Силанн.
— Верховная Жрица! — крикнул Кедорпул, натягивая поводья. — Меня третируют, мне не говорят ни слова! Не пора ли обсудить битву? И куда он скачет?
— Не обижайтесь, — отвечала Ланир. — Время еще есть. Командиру нужно за многим проследить. Скажите, вы доставили новости о Легионе Хастов?
Кедорпул нахмурился и потряс головой. — Ничего с юга, и это уже тревожит. Нельзя надеяться на победу над Лиосан при помощи одних лишь домовых клинков.
— Тогда какого рода планы вы желали обсуждать? — удивился Райз.
— Мое волшебство, разумеется! Оно находит форму.
— Форму?
— Я измыслил зловещий план, историк. Готов противостоять Хунну Раалу.
Херат поглядел на Эндеста Силанна. Тот казался истощенным, постаревшим, запуганным. Херат заподозрил: он пришел сюда не по своей воле. Ладони крепко замотаны льняными бинтами, на них золотистые разводы и алые кляксы. Грубый шерстяной плащ защищает от холода, но голова обнажена. — Эндест Силанн, вы принесли благословение Матери новоявленной магии Кедорпула?
— У нее темный вкус, — ответил жрец, не встречаясь с историком взглядом.
— Значит, она одобрила?
Чуть помедлив, жрец покачал головой.
— У нее мириады аспектов, — вмешался Кедорпул, круглые щеки ярко пылали, и весь он походил на ожиревшего ребенка. — Многие силы ею не замечены или не признаны. Я тяну из них, удостоверяясь, что не нарушил ее спокойствия.