— К месту битвы. Да, так и сделаем.
— Брат, ты поедешь со мной на место битвы? Нужно обсудить подробности диспозиции. Урусандер всего в полудне пути, если он торопится, мы можем огласить сумерки лязгом железа.
Казалось, Аномандер на миг отвлекся. Он снова смотрел на Цитадель. — Я намерен был встретиться с Матерью Тьмой и Консортом. Хотя бы объяснить, почему решился отвергнуть ее волю. Лорд Драконус понял бы, наверное, быстрее нее самой. Я хочу союза с ним.
— Драконус понимает достаточно, чтобы держаться вне битвы.
Сильхас привлек внимание Аномандера. — Ты говорил с ним? Случились трагедии, которые я должен разделить с ним, ибо…
— Брат, — сказал Сильхас безразлично, — Драконус готовится к бегству.
Боль и смущение исказили лицо Аномандера. И еще, шепнули тихие голоса в голове Вренека, разочарование.
— Айвис и его отряд в твоем распоряжении. Может быть, брат, Айвис поедет с нами к Тарну?
Аномандер закрыл глаза рукой и ответил: — Он будет в восторге.
— Позволь, я сам доставлю приглашение, — сказал Сильхас, хватая поводья и посылая коня в движение. Вренек сказал Сыну Тьмы: — Милорд, я должен идти в Цитадель.
— Неужели?
— Поговорю кое с кем.
— Действуй от моего имени. У ворот передай, что я скачу с братом к Тарну, и лишь от нетерпения Урусандера зависит, вернусь ли я в Цитадель перед битвой. — Он на миг всмотрелся во Вренека и снял серебряный обруч с левой руки. — На нем мой знак, но даже это может оказаться сомнительной помощью — город переполнен, настроение толпы переменчиво. Прячь мой подарок, Вренек, проходя по улицам.
Вренек подошел взять обруч.
— Не станешь ждать заложницу Друкорлат и остальных?
— Нет, сир. Хочу идти сейчас же.
— Завидую твоему зрению, столь чистым глазам и столь острому желанию.
Вренек оглянулся на призраков, заполонивших ров, потом туда, где Айвис разбил лагерь — и увидел там много иных духов. Их было едва ли не больше, чем деревьев. — Милорд, — ответил он, — я не всегда вижу то, чего желаю. Иногда вижу слишком многое, но не понимаю ничего.
— Значит, ты покинул время детства. Когда будешь печалиться скучному течению лет, вспомни сей миг.
«Вспомню, хочется или нет». — Благодарю, милорд, за спасение жизни. После Цитадели я пойду к Тарну, с копьем в руке, и стану сражаться за вас.
Обещание должно было польстить лорду, но лицо Аномандера казалось запавшим, будто он стремился скрыться от обещания, сулящего горе, не гордость. Вренек вытянулся. — Вы мстите, милорд, как буду мстить я.
— Тогда, отозвался воин, — как могу я отвергнуть тебя? До встречи, Вренек.
Кивнув, Вренек согнулся в поклоне. Забросил копье на плечо и ступил на мощеный тракт Харкенаса.
Духи следили за ним, но молчали, как и все скопище призраков-богов.
«Может, это и есть смерть. Место, в котором ты понимаешь, что сказать нечего».
— У зависти много зубов, — говорил Празек, скача рядом с Датенаром во главе колонны. — Для мужчин вроде нас с тобой любовь сулит пухлые щечки, мягкие губки и лоно невыразимого восторга, или, совсем наоборот, небритый подбородок и мужественную нежность… гмм, если таковая бывает. — Он замолчал, обдумывая. — Удивляться ли, что другие глядят на нас, ощущая угрызения и укусы злости? Короче, зависть.
— Я изучил, дражайший Празек, множество искусных описаний любви по сочинениям самых бездарных поэтов и бардов века нашего и веков прошлых. Что, откупорить зловонную яму? Знаешь это? «Любовь, как пес, каталась в рыбной жиже».
— Стрепала из Южной Форки. Угадай этого: «Так погружаюсь я в любовь, как ты в свиную кровь!»
— Веск, умер сто лет назад.
— Но до сих пор славен среди посредственностей, не меркнет стих, шум не утих, в болоте нет путей прямых…
— Кроме твоей тропки, Празек.
— Нет, я сдался, затер следы и уже не требую держать строй.
— Вспомни этого. Поэт был так безутешен, что потратил четыре года и сотню бутылок чернил, оправдывая самоубийство. А сам сломал шею, поскользнувшись на куске мыла.
— Щелок, зола, гибель пришла, скользко пятно, шуток не слышно давно.