Они сидели в молчании, неподвижно, хотя волны боли текли через старца, заставляя его морщиться. Вренек отвернулся, ибо смотреть было мучительно. Солдатики лежали в канаве. Мысленно он слышал стоны раненых и умирающих. Видел, как другие бегут с поля и, в соответствии со словами лорда, глаза их казались разбитыми. А где-то вопили в торжестве, но неуверенно — будто они делали лишь то, чего от них ждали, будто попали в ловушку… Ложное удовольствие. Ложный триумф.
Но старик еще говорил об облегчении. О чуде, о дрожи неверия: ты выжил, тогда как столь многие пали. Он вспомнил свое падение, снова… как лежал на земле у поместья, сжавшись, зажимая рану.
Самое грустное, знал он теперь, что умирающим еще есть что сказать. Они хотят взглянуть в знакомые лица. Утащить с собой наслаждения жизни. Умирающие тоскуют по объятиям любимых, и мир их полон горя.
Казалось, он слышит тоскливые песни хаст-мечей, стоны шлемов и плач кольчуг. Солдаты шагали из долины нестройными рядами, многие поддерживали раненых товарищей. Доспехи были на всех. Железо вливало голос в хор истощения, в песню потерянных.
На миг его желание идти туда ослабело. Если взрослые так провалились, к чему искать их?
— Вренек.
Он взглянул на старого лорда и увидел: половина его лица обвисла, словно оттянутая незримой рукой. Даже имя прозвучало скомкано, невнятно. — Милорд? Что с вашим лицом?
— Маска. Разбилась. Слушай.
Старик сидел криво, правая рука подогнулась. — Иди же. Если должен. Иди в бой. Скажи им.
— Сказать кому? Что?
— Моим Хастам. Скажи им. Мне жаль.
— Сказать что жаль? Чего жаль? — Вренек встал и подобрал копье. Отороченное инеем древко ужалило ладонь, но лед быстро растаял.
Лорд повалился набок, рядом с линией своих солдатиков. Он пытался, дергая щекой, подтянуться на левой руке к игрушкам. Потом одним резким движением повалил немногие оставшиеся. Лег, закрыл ладонью лицо, снова плача. Левый глаз стал красным, слезящимся. — Жаль, — проскрипел он. — Всё кончено. Всё кончено.
Он уснул.
Вренек помедлил — и снова положил копье. Перескочил канаву, стаскивая вощеный плащ — подарок самого владыки Аномандера — и укрыл лорда.
Ветер впился в прорехи туники. Дрожа, он схватил копье и заковылял к обочине. Влился в массу марширующих призраков.
Держась обочины, он мог избегать контакта почти со всеми. От быстрой ходьбы холод развеялся.
ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ
Едва первые сполохи волшебства озарили небо на востоке, историк Райз Херат бежал с вершины башни. Башмаки стучали о ступени, от быстроты кружило голову. На главном уровне Цитадели он пересек проходы и коридоры, никого не повстречав, и снова пошел вниз, пока не оказался в зале — хранилище неудачных древних статуй, груд гнилых скатанных гобеленов, забытых портретов. Не заметив бронзовое чудище, скульптуру из рычащих псов — так занимавших его недавно — историк подошел к складу гобеленов.
Какой-то заботливый служка пометил каждый свиток, выцветшие записки сообщали название и подробности о каждой работе. Имелся и порядковый номер. Но если в архивах Цитадели был общий каталог, Райз о нем не ведал… Встав на колени, он теребил кожаные записки на краях рулонов, щурился, ибо чернила почти лишились цвета. Наконец он нашел искомое.
Было трудно вытащить гобелен из груды, многие другие попадали и развились на полу. Пыль жгла глаза, из носа потекло. Он скорее ощущал, нежели видел моль, касавшуюся крылышками кожи лица.
Найдя незанятый участок пола, Райз Херат раскатал находку. Фонари были ему уже не нужны. Тьма ничего не скрывала. «Тем хуже». Он стоял и взирал на сцену, вытканную разноцветными нитями. «Битва Бури в век Основания, мастер неизвестен». Последний раз он видел это тридцать лет назад, хотя едва ли мог припомнить, в каких обстоятельствах. Кажется, гобелен нашли в кладовой с посудой, тогда население Цитадели прирастало служителями культа, помещения перестраивали. Возможно, была вскрыта давно запертая комната. Детали не важны, название еще менее.
«Какая битва? Какая буря? Какой век Основания?»
Он видел толчею фигур на голой земле, дюжины летящих драконов в рваных тучах над сражением. Глаза сузились, отыскав вершины двух холмов, на коих стояли командиры враждебных армий. Одну из высоких воинственных фигур окружало пятно, словно что-то прожгло ткань, зачернило воздух вокруг мужчины.