— Кстати, у гобелена есть название?
— Вышито сзади. «Последний День».
— А. И больше ничего?
— Ничего. Я склонен думать, — горько закончил Райз Херат, — что добавления тут излишни.
* * *
Он ощутил прикосновение к плечу, она заговорила. — Ты быстро исцеляешься, любимый.
— Не в первый раз на меня так нападают, — отозвался Драконус. — Тогда это были псы. — Он колебался, ощущая, как собирается ее сущность. — Псы умнее пантер. Ассасин лишь недавно обрел свое проклятие. Слишком поддавался инстинктам. Кошки стараются закогтить или повалить добычу, подскочить и сжать глотку, желая задушить. А псы… да, я прав. Они умнее.
— Но ты выжил и тогда и сейчас.
Он долго не отвечал, тяжело вздыхая. — Любимая, что мне нужно сделать?
Объятия Матери Тьмы были всепоглощающими, невероятно нежными. Окружив его, она унесла прочь весь мир: леса и стоячие камни, незавершенную карету с цепями, лужи крови на земле. — Любимый, мое сердце принадлежит тебе. Так было, так есть и так будет всегда.
Он кивнул. — Как и мое — тебе.
— Ты дрожишь. Мои касания тебе вредны?
— Нет.
— Тогда… почему?
Он подумал о псах-Д» айверсах, о множестве минувших столетий. Осажденный со всех сторон, он владел тогда полнотой силы, но его чуть не разорвали. — Неважно. Просто воспоминания.
— Не дай прошлому одолеть тебя, любимый. В царстве памяти мы лишь призраки.
— Как скажешь.
Она на время избавила его от мира, и он был благодарен.
* * *
— Не особо похожи на волков, — сказала сержант Севарро мужу.
Здоровяк потянул бороду. — Удивительно, что они не сожрали приведенных нами малышей.
Севарро хмыкнула: — Нет. Похоже, они любят детей. Играют с ними, как обычные щенки.
Перетекшие в собачью форму, двенадцать Джеларканов резвились с детьми беженцев из форта Хранителей. Новый снег во дворе быстро потемнел от их забав, детские крики и смех смешивались с деланно злым рычанием. Сцена была на удивление мирной.
— Ну, все не так плохо, — подытожила Севарро.
— Слишком ты стараешься, — покривился Ристанд. — Не нужно было мешать мне делать выбор. Нужно было остаться на пару ночей и уйти. Это место назвали Рыком по чертовски здравой причине. Мулы так пугаются, что не едят.
Женщина вздохнула. — Вот отчего меня тошнит. От тебя, понял? Вечно меняешь мнение, прежде чем хоть что-то изменится по-настоящему! Проклятые мужики.
— Я ничего не меняю! Ты все неправильно помнишь, как типичная баба.
— Вижу, ты ешь глазами Насарас.
— Не начинай снова!
— Иди же! Тащи ее за сарай, срывай одежку и трахай как крольчиху! Толстую крольчиху! Хватайся лапами за большие сиськи. Кусай за шею. Пусть стонет и пытается выкарабкаться…
— Бездна меня побери! Идем!
Она вскочили и скрылись в крепости.
* * *
Попавшийся в дверях лорд Кагемендра вынужден был отскочить с пути двоих хранителей. Он проследил, как они торопливо вбегают в обеденный зал и вверх по лестнице.
Траут вышел из-за камина. — Опять, — простонал он.
Кагемендра открыл входную дверь, выглянул и захлопнул снова. — Крови нет. Я неправильно оценил крики.
— Число быстро сокращается, — заметил Траут, переминавшийся и машинально тянувший себя за отвислые щеки так сильно, что открывались красные края нижних век. — Похоже, они больше не ощущают тесноты. Уже давно мы не находили обглоданного трупа.
— Та слепая еще жива, удивительное дело, — задумчиво сказал Кагемендра, подходя к столу и садясь.
— Вина, милорд?
— Еще даже не полдень.
— Да? Еще вина?
Кагемендра смерил глазами уродливого капитана. — Хочешь держать мой рассудок отупевшим, чтобы я забыл планы отмщения. Давно ли судьба Скары и Сильхаса Руина тебя заботит?
— Не их, милорд. Ваша. Вы едва приехали, а только и толкуете об отъезде. Сильхас в Харкенасе, нет сомнения, а Скара должен быть с Урусандером, так что вы окажетесь меж двух Бездной укушенных армий. Факт в том, сир, что они должны иметь заложников в разных местах. Отдаленных, забытых и даже мирных на вид.
— Спасибо, Траут. Ты всегда умел меня обуздывать.
— Сарказм вам не к лицу, милорд. К тому же у совести почти всегда уродливая рожа. — Солдат улыбнулся, сделав лицо еще страшнее.
— Но, — сказал Кагемендра, — если война в разгаре, что мы тут делаем?
Траут подтащил стул и плюхнулся. Покосился на пламя в очаге. С кухни доносился шум и звон посуды — новые помощники Айгура уже встали. — Да уж, — проговорил Траут. — Брафен твердит то же самое. Проклятая чесотка, вот это что. Собрать всех, скакать в трахнутую зиму. Ехать назад на войну.
— Стариком себя чувствуешь? — сказал Кагемендра спокойно.
— Все мы, клянусь, сир. И все же… — Он потряс головой, криво улыбнувшись лорду. — Мы могли бы учинить им урон, верно? Никогда особо не уважал блеющего Урусандера, а его Хунн Раал форменная свинья, тут ничего не изменишь. Но я гадаю, сир… что будет, если вы разглядите Скару Бандариса на том конце поля? Продолжите шуточки, когда дело пойдет о жизни и смерти?
— Я уже подумал, — отозвался Кагемендра. — Не знаю, много ли влияния он имеет на командование Легионом. Если смогу, постараюсь его переубедить. Гражданская война — дурной итог наших прошлых побед.
— Голос Скары прозвучит одиноко, — предсказал Траут.
— Нет. Есть и другая. Капитан Шаренас.
Глаза Траута сузились, он кивнул и отвернулся к камину. — Нужно больше дров, — прокряхтел он и встал. — Холодные кости скачке не помогут.
Кагемендра улыбнулся старому другу.
Траут замер. — А хранители?
— Я предложу, Траут, но говоря честно, не думаю, что им хочется в бой.
— Вы снова говорите как солдат, милорд. Я так соскучился. Пойду принесу дров.
Кагемендра смотрел ему в спину.
Сверху донесся ритмичный стук, почти заглушаемый грохотом в кухне Айгура Лаута. Дети и щенки резвились в снегу на дворе.
Он потирал лицо. «Ах, Шаренас. Кажется, не могу я сидеть на месте. Бегу, и зубы лязгают со всех сторон.
Нареченная? Ничего не знаю. Вместе и порознь, мы потеряны друг для друга. Такова судьба.
Крепость кажется очень маленькой и жалкой. Она не назовет ее домом, и я не стану оскорблять ее приглашением».
Какой-то ребенок снаружи пытался выть, вскоре ему ответил хор заложников.
Задрожав, Кагемендра поглядел на гаснущий огонь. Тепла почти не было. Трауту лучше бы поспешить с дровами.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
— Воздаяние, — произнес Вета Урусандер, — кажется весьма простой идеей. Исправить прошлые ошибки, пусть поколения разделяют учиненную несправедливость. Даже если вопрос личной вины уже не актуален, следует решить судьбу добычи преступника.
Ренарр переместила взгляд от приемного отца у окна к юной Шелтате Лор. Вот уж кто умеет превращать в триумф факт совершеннолетия. Длинные ноги на диване, плечи чуть повернуты с кошачьей грацией — она будто поджидает скульптора с резцом, дабы тот опытными руками передал все прелести модели. «Искусство», сказал как-то Галлан, «есть сладкий язык одержимости». Ренарр решила, что начинает понимать заявление поэта, посмотрев на свою не столь уж невинную подопечную ленивым глазом художника.
А Урусандер разглагольствовал: — Концепция может казаться простой, пока тщательное размышление не выявит множество осложнений. Как измерить ценность добычи, если причины и следствия наслаиваются, словно полосы каменеющих морских отложений? Поднимите первый повод, словно копье — годы увидят его обращенным в обломок, железо станет прахом, древко засыпано будет горами мусора. Можно ли доказать, что выигрыш превзошел многочисленные потери? Невинность ценнее опыта? Свобода важнее необходимости? Привилегия или жадность? Власть или дерзание? Измерить их количеством денег или взвесить как золото? Но как взвесить отчаяние и проигрыш? Беспомощность и бессилие?