— Всегда темно, — сказал кто-то, — если держать глаза закрытыми.
Вот самый странный сон, решил Листар, но жаловаться не стоит.
* * *
Командующая Торас Редоне молча скакала рядом с ним с самого утра. На закате они доедут до лагеря Хастов. Галар Барес всматривался в тракт впереди: вьется между голых изрытых холмов, огибает круглые горы отходов там, где прежде стояли кузницы. По бокам дороги еще видны старые сараи и канавы.
День выдался холодным, но он ощущал смену времен года. Весна словно готова была обрушиться на них. Когда они уезжали из имения Хенаральда, пришла весть — Легион Урусандера покинул Нерет Сорр. Марш на Харкенас начат.
Он слушал, как копыта лошадей бьют мерзлую землю, иногда звонко отдаваясь на камнях. Меч беспрестанно бормотал у бедра.
— Если думаешь, что я возненавидела их, то напрасно.
Вздрогнув, он бросил на нее взгляд. Торас натянула соболий капюшон тяжелого плаща, скрывая лицо, и горбилась в седле. — Сир?
Она улыбнулась. — А, снова звания? Уже не помнишь о нашем потении, о том, как мы ворочались под мехами? Общее дыхание — от меня в тебя и от тебя в меня, общий вкус — можно ли сильнее обнять друг друга? Ох, пусть магия сплавит нашу плоть. Я проглотила бы тебя, Галар Барес, тело станет ртом, руки раздвоенным языком, чтобы обернуть тебя и затащить внутрь.
— Умоляю, сир, не говорите так. «Твои слова кажутся пыткой».
— День слишком светел? Все видно в подробностях, взгляд так зорок, что разум пугается? Ладно, придет ночь и я снова обниму тебя, как потерявшаяся девочка. Я говорила о Легионе. И о Хунне Раале, которого не могу презирать, хотя обязана.
Он попытался понять и пожал плечами. — Он поистине из рода Иссгин, предатель, отравитель — если нет ненависти, то что?
— Да, род Иссгин. Обладать обоснованным правом на престол, но проиграть кровавую борьбу. Благодаря неудаче они теперь прокляты, замараны, низведены до положения заведомых негодяев. Не давай вечным нашим переделкам прошлого одурачить себя, капитан.
Он снова пожал плечами. — Так вы ощущаете жалость?
— Внимай моему предупреждению: мы не можем претендовать на правую месть. Заключенные одели доспехи Хастов, но в них нет гнева, за ними нет вызывающих ярость руин. Можешь истечь кровью ради них, но эта кровь прольется напрасно.
Он промолчал, ибо она затронула собственные его страхи. У нового Легиона Хастов нет причины сражаться. «В каком-то смысле они наемники, которым заплатили вперед, так что верность вызывает законные сомнения».
— Хунн Раал и ему подобные ищут положения и богатства. Передела власти. Знать из Великих и Малых Домов считает, что за столом и так мало места. Потому нас ждет война.
— Есть еще проблема Урусандера и верховной жрицы Синтары…
— Игры храмов. Хуже, мерзкие предрассудки, идеи о монархии, когда королева давно оставила трон ради божественности, превратив весь спор в шараду. Ну, пусть поднимут Урусандера в боги, дадут Отца Света Матери Тьме. Понимаешь меня?
— Боюсь, что нет, сир.
— Что за атавистический абсурд, капитан! Короли и королевы, кои должны соединиться узами брака, словно названые родители всего Куральд Галайна. Слушай меня, пьяную шлюху: можно стать Матерью Тьмой и Отцом Светом, не загоняя петушка в курятник. Бог и богиня не обязаны жениться, чтобы править нами. Пусть она живет с любовником. Пусть он трахает свитки. Какое нам дело?
Он утратил дар речи.
Командующая откинула капюшон, показав сальное, одутловатое лицо. Черный цвет потускнел, словно отражая распад веры. Улыбка вышла кривой. — Но меня не послушают, капитан. Слишком далеко зашло. Знать увидит поражение Драконуса. Жрицы увидят брак своих жертв. Хунн Раал увидит, как гибнет власть аристократов, и поставит на все посты своих лакеев.
— Сир, лорд Аномандер…
— Одинок. Муж чести и цельности. Мать Тьма велела ему не поднимать меч. Он думает, ему отказано в действии. Отказано в том, чтобы быть собой. Он не видит иного пути, не понимает ее намеков.
— Тогда, ради Бездны, кто-то должен ему подсказать! Нет, должна она! Мать Тьма!
— Она говорила ему, не размыкая объятий.
— Слишком непонятно!
Она засмеялась. — Слишком тонко, Галар Барес. Не предоставить ли нам, женщинам, разбираться с любовниками? Мы топчем барьеры, священные правила, рвем цепи, освобождая мерзкие аппетиты. Глядим поверх структур… видел бы ты себя, Галар Барес! Можем подъехать к самому краю лагеря Хастов, и я стащу тебя с седла и оттрахаю до безумия на глазах у всех, и ты меня не остановишь. Верно?
— Есть какие-то блага в наглости, Торас? Подумайте о муже.
— Да, унижение публичного рогоносительства. Вот мы и добрались до самой сердцевины.
— Как это?
Она натянула капюшон и схватилась за фляжку. Затянулась, глотая глубоко и неспешно. — Мужчины. Все ради спасения лица. Любой спор, любая дуэль, битва, война. Сравняете с землей весь мир, лишь бы не казаться дураками. Так и будет.
— Я переговорю с лордом Аномандером. Ваше решение просто, но элегантно. И, как вы сказали, совершенно естественно. Урусандеру не нужна жена. Матери Тьме не нужен муж, но никто не станет возражать против бога рядом с ней. Лорд Аномандер поймет.
— Ему не позволят.
— Сир?
— Он в ловушке. Безнадежной и вечной. Как и Урусандер. В цепях, в клетках. Ключи, милый, держат жрицы и Хунн Раал. И знать, разумеется. Нет, — прибавила она, снова отхлебнув, — битве быть. Множество поляжет — неужели сам не чуешь, капитан, эту отчаянную жажду?
— Я чувствую, командир, схождение судеб, водоворот смертей, и все они не нужны. Что за ужасная растрата.
Она хмыкнула: — Лучше шлюха на троне. Или за троном.
Последние слова заставили его замолкнуть в недоумении.
Они проехали последние холмы, увидев укрепления лагеря Хастов. Послав коня в галоп, около передовых пикетов Галар бросил взгляд на Торас Редоне. Она смотрела на него и смеялась.
* * *
Варез сидел в своем шатре, глядел на ковер с разложенными доспехами: кровавый оттенок железных колечек, чешуи размером с монету над ремнями, усеянные заклепками рукавицы. Глядел на шлем с раструбом и кольчужной сеткой сзади, с широкими пластинками защиты щек и переносицы. При всем несомненном мастерстве в их облике не было заметно касания творческой руки, изящества. Никаких узоров, как и на мече — нечто простое и функциональное, сулящее большую пользу в разгар жестокой битвы. В доспехах есть что-то и прекрасное, и ужасное.
И все это не для него. Оболочка, с трудом его выносящая, сколь тщательно он ни застегивал бы пряжки, ни прилаживал ремни. Под кольчугой должна быть надежная плоть, а им овладела неуверенность, словно нельзя положиться ни на один мускул над покореженным костяком. Он сидел, дрожа в созданном жаровнями тепле, тесно сплетя пальцы.
Проклятое оружие — все подобное принадлежит волшебным сказкам, место ему рядом с магическими кольцами и рождающими пламя посохами. В сказках желания исполняются, но за них приходится платить. В сказках сложность жизни сводится к простой морали для детей. Но здесь, в настоящем мире, даже волшебство не готово исполнять желания и дарить незаслуженную власть, а если и готово — слишком сложно это совмещается с мирком, который он создал для себя.
Многие заключенные видят все иначе. Ныне они топорщат перья, смеются с мечами и бурчат под нос в такт стонам кольчуг. Перестраиваются и разворачиваются под согласный хор оружия. Преступления выцвели, наказания — заслуженные и не очень — преобразились как по волшебству.
И все же…
«Все же. Для них это остается игрой. Хихикают в спины офицерам. По ночам, собравшись у взводных костров, выплевывают в огонь шипящее презрение, толкуют о грабеже, горах добычи и беспомощных жертвах своих желаний.
Мы армия чудовищ. Разбойников. Избави нас Мать выиграть битву».
Празек и Датенар что-то потеряли в последние дни, словно хладнокровие оказалось под осадой увиденного вокруг, а страхи так и ждут, чтобы напасть.