Фарор Хенд начала: — Тогда я прошу отставки…
— Ну уж нет, — оборвала ее Торас Редоне. — Вас я желаю видеть рядом. Чтобы одергивали меня.
— Найдите кого-то еще.
— Никто кроме вас, лейтенант. Ну-ка, все вон, кроме Галара Бареса, Празека и Датенара. У вас много работы. Хранительница, проследите, чтобы мой фургон хорошенько набили.
Фарор Хенд еще мгновение смотрела на командующую, потом отдала честь и вышла.
Снаружи кипела суета. Варез поймал ее взгляд и усмехнулся. — Отлично сыграно, Фарор.
— Мы ждали этого? Бездна побери.
— И поберет, — уверил Варез, оглянувшись на Ренс. Рядом стояли двое охранников, готовые повести ее назад в палатку. — Мы соберемся. Встретим врага. Отдадим приказы и видим, что получится.
— Она была слишком сурова с вами.
Варез пожал плечами: — Неудивительно. Ее помилование не имело целью меня простить, и гнев ее не утих. Мы ведь вели войну.
Ренс сказала Варезу: — Вы должны ей рассказать. Обо мне.
— Предоставляю это Празеку с Датенаром.
— Командующая решит, что правильно сделать, — настаивала Ренс. — Буду рада концу.
Хмурясь, Варез отозвался: — Тебе не пришло в голову, Ренс, что нет времени для разбирательств? Она велела выходить завтра…
— Что? — Лицо Ренс перекосилось.
Фарор Хенд крякнула и покачала головой. — Думаю, еще не меньше двух дней до готовности.
— И все же времени мало.
Фарор подошла к Ренс. — Покончить со всем? Да, Ренс, могу представить твое нетерпение. Но что, если смерть не станет концом?
Услышав это, Ренс вздрогнула. Лицо исказил ужас, она отвернулась и убежала. Не ожидавшие этого стражи поспешили вдогонку.
— Сеете жестокие мысли, Фарор Хенд.
— Терпение готово лопнуть. Но в таком настроении лучше не буду говорить ни с кем. Весь день. В конце концов, — добавила она горько, — нужно набить вином целый фургон.
— Она никогда не любила Кастегана. Трезвость делает ум осторожным. Она же не из таких.
Фарор Хенд подозрительно вгляделась в Вареза, пожала плечами и ушла.
* * *
Галар Барес смотрел, как его командир — его любовница — напивается. Празек сел у стола с картой и погрузился в изучение доклада о снабжении. Датенар ходил взад-вперед у полога, словно споря сам с собой; лоб пересекли морщины.
— Нужно было оставить вас, Галар Барес. — Слова Торас были спутанными и тихими. — Как понимаете, я предпочла бы одиночество… только я и вино. А теперь… поглядите на нас. Сумей трупы восстать под властью мечей, я повела бы их. Месть — пламя, которое можно раздуть, и я помчалась бы на крыльях бури. Могла бы застать Хунна Раала врасплох, осадить Нерет Сорр. Армия нежити, молчащая, но оружие вопит, неся праведную кару. — Она подняла кувшин и встряхнула, оценивая содержимое. Допила одним глотком, бросила на пол и тяжко вздохнула. — Но мертвым всё равно. Ни месть, ни похоть не пошевелят онемелых рук и ног. Огонь негодования не вспыхнет в пустых глазах. Я шла между них и, перешагивая каждое тело, оставляла что-то позади. У меня отнимали некую… сущность. Датенар, принесите еще кувшин — там, у стенки. Превосходно. Вот мужчина, умеющий выполнять приказы. Такие нам нужны.
Празек начал озираться. — Так смерть отказывается от имени своего, выбирая иное, и бесчисленные бледные губы шепчут его снова и снова. Имя это — Утрата, и произнося, мы ощущаем боль. Смерть за смертью крадут часть нашей сущности.
Датенар стоял подле командующей, следя, как она тянет пробку из кувшина. — Павшие друзья уже не спрашивают о здоровье, не отвечают нам. Они могут отступить из мыслей, но не уходят полностью. Мы идем, одни среди многих, окруженные семьями, связанные родством и случаем; но год от года эти круги все теснее, и мы начинаем понимать — как и должно — что придет день, и мы побредем в полном одиночестве, оставленные всеми.
— Или задумываем измену иного рода, — задумчиво кивнул Празек. — Именно мы решаем, что должны бросить всех. Последний шаг ждет каждого. Сожаления и горе летят на последних вздохах, жалость к тем, что остаются, вынужденные шагать дальше и дальше в сопровождении одних лишь призраков.
— Они были друзьями, — скрипуче шепнула Торас. — Все до одного. Моей семьей.
— Вы не совсем одиноки, — намекнул Галар Барес.
Она улыбнулась, но глаза остались прикованы к сухому земляному полу. — Я не хожу по тропам разума. Чем меньше осталось, тем легче нам ощутить себя потерянными. — Еще глоток. — Но эта утроба красна и прогрета. У нее оттенок крови, хотя нет того же жара. Она оживляет рассудок, но тут же гасит все помыслы. Лижет щелку, чтобы унести чувства. Потому я так жажду одурения, столь легко принимаемого за похоть.
— И вы стыдили Вареза за трусость, — сказал Датенар.
Она скривилась. — Не удивительно, что Сильхас велел вам убираться.
Празек отозвался: — Мы стояли на особенном мосту, Датенар и я. Гордые своей мнимой стойкостью, способностью заметить атаку с любой стороны.
— Но река течет мимо, — подхватил Датенар, — с насмешливым равнодушием. Такова участь сторожащих гражданское, отрезок дерзкого перехода, по коему могут гулять короли и пейзане, и каждому свое время. Стойте на страже, хотя камни и раствор гниют под ногами. Уже чувствуете жалость к себе, слышите далекий звон смерти? Спокойнее, командир. Поверхность реки рябит чернью и серебром, смешивая надежду и отчаяние.
— А что лежит в глубине, увы, не видно.
Галар Барес переводил взгляд с одного разглагольствующего на другого. Их голоса сливались в ритм. Слова подхватили его, невесомого как лист в потоке. Поглядев вниз, он увидел тоску во взоре любовницы.
— Жалость, — сказала она наконец, словно заново пробуя слово на вкус. — Хватит и ее. Но я роняю слезы в кувшин. В день битвы вы увидите меня на коне. Не стану я прятаться от судьбы.
— Мы ничего не сказали о судьбе, — возразил Празек.
— Но слово это влечется к крайности.
— Капитуляция, — подтвердил Празек. — Вот ее второе имя.
— Но она остается посулом грядущего, когда нас покинут все силы. Будем плыть или тонуть под равнодушным небом.
— Я прикажу идти в атаку, когда потребуется. — Покрасневшие глаза Торас Редоне стеклянно блестели, губы облепила слюна. — Вы трое будете командовать тысячей. Каждый. Построите восемь когорт в уплощенный клин и пойдете на сближение. Полагаю, нам выделят фланг…
— Я посоветую лорду Аномандеру дать нам центр, — заявил Празек.
Она с трудом подняла глаза. — Почему?
— Если мы начнем побеждать, сир… возможно, союзникам придется напасть на нас с флангов.
Торас Редоне позволила голове поникнуть, так что почти уперлась в кувшин. Руки держали емкость с вином нежно, словно дитя. — Не сочтите, что такая судьба не предвидима… простите, голову мутит… разумеется, мы возьмем центр, мы будем диким зверем и вкусим кровь. Головорезы и бандиты, садисты и убийцы, железо вопиет о жажде. Никто из вас их не удержит, верно?
— Вряд ли. — Датенар снова ходил из стороны в сторону.
— Вот бы Хунн Раал вернулся, — пожелала она — с новым грузом злосчастных фляг. Можно было бы опустошить шелуху доспехов, забрать мечи из рук. И, — поцеловала она широкое горло кувшина, — начать снова.
Галару Баресу хотелось заплакать. Но он сказал: — Из другого отверженного и пренебрегаемого сегмента населения? Но никто не приходит на ум.
Празек встал, словно по незаметному сигналу от приятеля, а тот отодвинул полог шатра и ступил в тусклый свет. — Ну, всегда есть дети, хотя доспехи придется подгонять.
Друзья-офицеры вышли.
Торас кашлянула и спросила: — Я их отпускала?
«Всеми возможными способами, сир». — Я тоже хотел бы уйти, сир, проследить за приготовлениями когорт.
— Да, ведь я сейчас даже трахнуться не смогу.
«Без твоего дозволения или попущения, Торас, мне не найти любви. Да, это хрупкий союз, ибо ты почти всегда пьяна, но я буду держаться за него».