Обернувшись, Аратан увидел Корию с Ифайле. Подскочил к ней: — Ты знала!
— Я ощутила их уход, если ты об этом.
— Уход? Куда? Они бросили… всё!
Девушка пожала плечами. — Думаю, нет смысла тащить туда вещи.
Ифайле тоже заплакал, но не угасил в Аратане гнева, чувства измены.
— Они вышли за пределы времени, Аратан, — говорила Кория. — Омтозе Феллак всегда подталкивал к… — Она замолчала, подыскивая слово.
Кашлянув, Гетол предложил: — Соблазну застоя, Кория Делат. Весьма наблюдательно. Однажды, вероятно, ты увидишь, что Джагуты могут делать со льдом.
Аратан беспомощно озирался. Наконец поднял руки: — И что? Я брошен снова? А как насчет моих желаний? Ох, да ладно тебе! Просто делай что сказано!
— Путь ведет тебя в Куральд Галайн, — сказал Гетол. — Куда пойдешь там — целиком твой выбор. Но позволь сказать ясно: Готос закончил с тобой. Вернул дар.
— Но отца там не будет, верно?
— Ты хочешь его отыскать?
Аратан помедлил, поморщился. — Не особенно.
— Почти рассвело. Я соберу провиант. Предлагаю отправиться сегодня же.
— Я не мог даже сказать им «прощайте»?
— Думаю, ты уже сказал, Аратан. Итак, Владыка Ненависти наслаждается обновленным одиночеством. Хочешь отравить его радость?
— Он никогда не радуется.
— Шаблонные слова, — извинительно пожал плечами Гетол. — С нами, похоже, Бегущий-за-Псами. Забавно. Встретимся на заре? У старых восточных ворот города? То есть у двух обрубков, отмечающих то, что было дорогой. Ох, ладно. Идите к краю города, я вас найду.
Аратан смотрел в спину Гетолу, избегая сурового взгляда Кории. Потом отвернулся, увидел пепел Худова костра. Через него росли первые упругие травинки, яркая зелень ждала лишь солнечного света.
— Они мертвы, Аратан, — произнесла сзади Кория. — Или почитай что мертвы. Кого бы ты ни хотел найти там, за вратами… да, она еще там и будет ждать, сколь долго бы ты не медлил.
Он метнул ей взгляд и покачал головой. — Не так. Ты не понимаешь. И ладно. — Аратан потуже натянул плащ и сверкнул глазами, глядя в небо. — Куда пропала весна, во имя Бездны?!
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
Низина Тарн была широкой — три сотни шагов поперек в основании и вдвое больше вдоль. Боковые края были достаточно крутыми, их вырыли давно исчезнувшие ручьи, а северный склон довольно пологим, его там и тут усеивали кусты, посаженные лет шесть назад; они росли плохо и вряд ли могли помешать действиям вражеского командования.
Южная же сторона была более крутой, неровной и каменистой. Трое Андиев остановили коней на гребне склона. Горбясь в седле, Райз Херат смотрел, как Сильхас Руин обозревает местность, на которой скоро состоится битва. Внешне брат Аномандера воплощает все, необходимое командующему. Прямой и благородный, суровое лицо, он на своем белом коне мог бы занять постамент, словно отлитый в бронзе или высеченный из мрамора — «да, мрамор, белый как снег, белый, как кожа врагов. Торжественная статуя, двусмысленная в значении своем. Непонятно даже, на какой стороне ее ставить. Впрочем, оставим загадки и сомнения грядущим поколениям». — Сир, лорд Урусандер будет в восторге от местности.
Сильхас оглянулся, как бы раздраженный вмешательством в свои раздумья. — Как и мы, историк. Видите на дне слабый след старого потока? Он делит долину, как линейка. По нему мы станем оценивать тенденцию битвы. — Он помедлил. — Опишите всё тщательно, сир. Не здесь ли был легендарный первый лагерь Тисте? Не в это ли гнездо упали мы с полного пеплом неба?
— Прибежище утомленных, — кивнул Райз.
— Не кормились ли мы плотью мертвых драконов? Если есть хоть какая-то истина в легендах, историк, их кости еще могут лежать под землей и снегом.
«И скоро к ним ляжет множество других. Уже вижу погребальный костер. Наше прибежище осквернено, гнездо сломано». — Смею думать, командир, что в день битвы мы услышим в ветре стоны духов.
Сильхас Руин всмотрелся в него и кивнул. — Пошлите свою стрелу историк, когда увидите Вету Урусандера. Полагаю, будет хорошо, если мы оба будем ранены.
Верховная жрица Ланир кашлянула, подъезжая к мужчинам. — Вы слишком щедро рассыпаете семена позора, командующий, на головы Андиев, тогда как вина лежит на Лиосан.
— Позора? Верховная Жрица, простите, я не понял историка. Думал, мы говорим о горе, не о стыде. Хотя бы горе у нас общее?
— Сомневаюсь, что Хунн Раал согласится, — отвечала Ланир. Ее лицо было едва различимо в бледном свете зари.
— Как и, — добавил Райз Херат, и во рту вдруг стало горько, — лорд Драконус.
Сильхас нахмурил лоб. — Драконус?
Постоянно ощущая твердый взор Эмрал Ланир, Херат пожал плечами. — Вместилище гнева высокородных, препятствие радостному союзу Анди-Лиосан. Его нежелание объединяться ни с кем, в числе прочего, породило гражданскую войну.
— Я не готов думать так, — сказал Сильхас с неуверенностью.
— Жестокое суждение, историк, — заметила Ланир. — Но, увы, до печали точное.
— Лорд Драконус — муж чести, — воскликнул белокожий командир. — Отлично понимает опасность своего положения. На его месте, спорить готов, я поступал бы почти так же, учитывая обстоятельства.
— Неужели? — спросила жрица с удивлением. И кивнула сама себе. — А, поняла. Его появление на поле… здесь, может оказаться гибельным. Для нас. Тогда как Хунн Раал будет в восторге. Если не от возможности сразить консорта, то от большой вероятности увидеть, как дом-клинки знати покидают поле битвы.
Херат хрипло сказал: — Отлично, Верховная Жрица. Но можно быть уверенными, что лорд Драконус понимает дилемму. Тогда, как вы и говорите, честь победит уязвленную гордость, и он не покажется, оставшись с Матерью.
— Если не гордость заставит его потерять голову, то желание отомстить, — добавила Ланир, что, на взгляд Райза Херата, было вовсе лишним. Он отлично видел следы колебания на лице Руина. Понимал, что они со жрицей посеяли семена сомнений.
— Гордость — враг, — провозгласил Райз громко. — Отойди лорд Драконус в сторону — оставь положение консорта при Матери Тьме — сегодня все было бы совсем иначе.
— Но теперь, — вздохнула Ланир, — слишком поздно.
Сильхас надолго замолчал. Спина оставалась прямой, красные глаза изучали низину. Конь опустил голову и лишь изредка переступал копытами по мерзлой почве. «Статуя размышляет, как следовало бы всем статуям. Мгновение поймано вечностью, но вечность не так длинна, как они мечтали. Каменные очи устремлены в грядущее, кое грозит разрушением даже камню» . — Возможно, еще нет, — подал голос командующий.
Было трудно смотреть на командира, не бросив торжествующего взгляда на Эмрал Ланир. Дыхание вдруг замерло в груди историка. — Милорд?
— Не поздно. Я пойду в Палату Ночи. Потребую лорда Драконуса. Воззову к его чести.
— Муж чести, — проговорила Ланир медленно, будто подыскивая слова, — не позволит проливать слишком много крови ради своего имени.
«А Мать Тьма? Как насчет ее любви, цепями обвившей лорда Драконуса? Консорт или супруг — различие много меньше, чем считают почти все. Различие стало оружием, его схватили тысячи рук. Она приблизила его, чтобы умерить скорбь сердца. Боль по раздираемому надвое, уничтожающему самое себя королевству. Боль по разлученным детям, по Свету, льющемуся во Тьму. Щедрому, как кровь, жидкому как слезы.
Я не стану записывать. Не сохраню наши злокозненные манипуляции. На целые века мои чернила вымарают этот день, погрузят его в безмолвие. Пусть измышляют теории, бросают лот в пропасть мотиваций и тайных страхов. Пусть одни защищают Сильхаса Руина, а другие обвиняют его.
Иди же, командир, разбуди змею в логове. Лорд Драконус не сбежит, ибо она не позволит ему такой роскоши. Тут не его гордыня, а ее. Гордыня и любовь, сила первого как бы освящает последнее. Мы забрели, командир, в место, куда не стоило входить никому».
Он не отрывал глаз от линии на дне низины.