Историк и жрица долго не разговаривали, но и не выказывали желания вернуться назад. Наконец Ланир произнесла: — Если Кедорпул докажет свою силу, станет самым полезным воином в противостоянии.
— Тогда следует починить мост и первой его пересечь.
— Подкуплю его привилегиями.
Историк кивнул: — Тактически ничто не оказывается более выгодным. Раздувайте тщеславие, полностью используйте гнев.
— Такие уловки не удались бы с Эндестом.
— Верно.
— Он остается опасным.
— Да. Пока Мать Тьма использует его.
— Я подумаю, что можно сделать, — сказала она, вытаскивая глиняную трубку и кисет ржавого листа в смеси с еще чем-то.
— Он держал ее внимание отвернутым от нас.
— И что?
— Значит, знал. Знал, что она может увидеть. — Историк покачал головой. — Поглядите на нас: таимся от своей богини, уповаем, что она останется не ведающей. Пророк Эндест Силанн ходит среди простого народа. Развязывает ладони, и она не может отвернуться, не может моргнуть. Вы думали, он этим осуждает неверующих, заблудших, полных себялюбия? А я думаю, он пытается обвинить ее саму.
Ответ она не нашла. Лишь принялась забивать чашу трубки травой. Достала уголек из серебряной эмалевой коробочки, как и всегда, привязанной к поясу на ремешке. «Мы существа привычки и обычая, повторяем то, что приятно. Увы, слишком часто мы повторяем и узоры несчастий. Любой историк не может не заметить… От мирских мелочей до великих событий мы перечерчиваем одни и те же карты — хватит для книги, хватит для целой жизни».
Она дымила на ветру.
«Облака внутри и снаружи. Закройте меня от себя самого, дабы я ощутил себя благородным героем, достойным статуй. Да, во мне что-то есть».
* * *
Эндест Силанн нагнал Кедорпула. Тот вел коня под уздцы и мрачно поглядел на замедлившегося всадника. — Проклятая тварь потеряла подкову. Я-то надеялся настичь Сильхаса Руина.
— Ты на многое надеешься, — отозвался Эндест.
— От тебя было мало пользы. Некогда я считал тебя другом. А теперь не могу понять, кто ты.
— Очевидно, я снова простой служка. Наказанный за поход на рынок. И, похоже, выпавший из доверия. Хотя интересно: это меня верховная жрица желает не пустить на совет, или Мать Тьму?
Кедорпул пнул камень и смотрел, как тот катится в придорожную канаву. — Элементная Ночь. Недолгими оказались поиски. Она не правит своими владениями, Эндест. Уверяю. Они обширны. Там есть реки, озера силы, но она не знает о них. — Он поглядел на Эндеста пристальнее. — Что же ты умозаключишь? Что наша богиня — самозванка?
— Если не она правит тем королевством, Кедорпул… то кто?
— Хотел бы знать. Возможно, — добавил он, — трон остается не занятым.
— Необузданные амбиции, Кедорпул, могут изуродовать самое мягкое и доброе лицо.
Собеседник скривился и плюнул. — Теперь я ведун. Мир подчиняется моей воле.
— Но по мелочам, уверен я.
— Издеваешься?
Эндест Силанн потряс головой. — Советую сдержанность, зная, что не буду услышан. Ты сказал, внутри королевства ночи есть источники силы, многие никем не захвачены. Ты прав.
Глазки Кедорпула сузились сильнее. — Что ты знаешь? О чем она тебе рассказала?
— Она мне ничего не говорит.
— Ты всегда был слишком уклончивым, ты не нравился мне, Эндест Силанн.
Эндест уже различал впереди стены Харкенаса: угрюмую черную линию на горизонте. Медленно ступавшая по ледяной дороге лошадь будто выбивала торжественную дробь. — Ведовство, магизм, волшебство, алхимия, тавматургия. Мириады искусств, каждое чудесно в своих возможностях и совершенно деструктивно в целях.
— Объяснись.
Эндест улыбнулся. — Ты похож на Сильхаса Руина. Упрощай, низводи, дели и решай. Отлично. Сила, коей ты овладел, по сути — путь обхода. Она скользит мимо обыденной реальности. Тянет незримые энергии, чтобы исказить природу. Налагает порочную волю на каркас мира, на его законы, правила и склонности. Короче говоря, это мошенничество.
Кедорпул помолчал, не сразу кивнув. — Я готов признать. Дальше.
— Обманывают ради нарушения законов, каковы бы ни были законы. Ветер зимы вгоняет холод в кости? Простое заклинание согреет тебя изнутри. Но можно просто одолжить шубу. Ты выберешь первое, ибо это потребует меньших усилий. Все дело в удобстве. — Он чуть запнулся. — Тысячи врагов идут на тебя маршем. Вытаскивай меч, готовься к целому дню тяжкой сечи. Или, махнув рукой, испепели всех. Как видишь, каждый раз ты следуешь удобству. Но сколь холодна, сколь жестока эта мера? Подумай о строе солдат. Подумай о каждой жизни, брошенной в игру на поле, подумай о долгой битве, раненых и убитых, о согнутой и сломленной воле. Среди них будут выжившие. Каждый благословит свою удачу. Каждый вернется домой, бросит тюк с доспехами и перевязь у двери, и с плачем обнимет любимых. Возможно, соберутся детишки, глаза горят радостью, как бывает лишь у детей. — Он сощурился, различив громадины башен Цитадели. — Но махнешь рукой… Все гораздо проще, быстрее, и ты назовешь это милосердием, предупреждением страданий и боли. Неси смерть внезапную и абсолютную, иди по полям пепла. Ты быстро успокоишься — то ли дело брести по полю трупов, в сопровождении стонущего хора?
— Взмах руки, — зарычал Кедорпул. — Хунн Раал был бы в восторге, освоив такой жест.
— А ты готов сравниться с ним в силе разрушения? Так почему бы не выставить вас в одиночном поединке. Наши чемпионы магии, дуэль до смерти?
— Если так, наша роль не будет отличаться от роли армий, верно?
Эндест кивнул. — Но в армиях выше счет тел, больше тревожная цена потерь. Для сражающихся и для тех, что не сражались. Все мы ранены войной. Даже командиры. Те, что настаивали на необходимости, сидя в безопасных крепостях и дворцах. Даже они платят цену, хотя немногие наберутся смелости это признать.
— Ты снова пустился в абстракции, Силанн. Дурная привычка. Сейчас время прагматиков. Даже ты можешь понять. Впрочем, мы зашли не туда. Ты говорил о подсмотренных мистериях.
— Разве что… У меня свои обманы, Кедорпул. Но в них нет коварства. Их сила, насколько могу судить я сам, лежит в поддержании. Защите. Обороне.
— Так ты будешь на битве?
— Да.
— Сможешь защитить нас от Хунна Раала?
— Полагаю, что смогу.
— Тогда в Бездну их! Мы сможем выиграть войну!
— Помни, Кедорпул: если можно подавить магию Раала, то и твою можно.
— Если так, дело снова решат мечи и щиты.
Эндест Силанн кивнул. — Да. Весьма… неудобно. Но вижу на обеих сторонах — независимо от исхода — множество благодарных мужей и жен, массу радостных детишек. Вижу слезы радости и облегчения, такой поток любви, что треснут небеса над нами.
Кедорпул замер, бросив поводья. Закрыл лицо руками и ударился в рыдания.
Эндест Силанн остановил коня и неуклюже спешился. Подошел к старому другу и обнял его. — Пойми, — шепнул он мужчине, оросившему слезами ладони, — я смею верить. Но не вполне уверен. Возможно, я сумею оглушить его один раз, спасти некоторых, но не всех. Умоляю тебя, брат: удали коварство из своей силы. Выжми ее, пока не вытечет последняя капля. Защищай нас. И не более того. Стань стеной против бури. Ненависть легко найдет путь в волшебство. У нас есть причины страшиться нового мира.
Прижавшись лицом к плечу Силанна, Кедорпул порывисто кивнул.
Так они стояли в тусклом свете полудня, а лошади щипали жалкую траву на краю дороги.
* * *
Келларас стоял, облаченный для битвы. Вокруг домовые клинки лорда Аномандера готовили снаряжение. Молчаливые мужчины и женщины заполнили арсенал, металл и кожа бормотали в естественном несогласии — к счастью, без слов, но грозно.
Пришла весть. Легион Урусандера всего в полудне пути.
Дом-клинки других знатных фамилий прибывали в Харкенас, занимая временные лагеря на площадях и рынках или внутри высоких стен городских имений.
В юности Келларас повелевал своим страхом — и готовясь на битву, и в самой битве. Он даже находил некий вид радости в простоте сражений. Похоже, иные споры можно разрешить, лишь когда улетают последние слова, когда неуверенность гибнет под ударами клинков. Но говорили, что в битве будет участвовать колдовство, от коего не спасут ни доспехи, ни щиты. Окружавшие его дом-клинки собирались в безмолвии, и тишина была густой от ужаса. «Потому что любой из нас сделался ненужным, бесполезным, как палка против железных мечей. Мы встанем, только чтобы быть сраженными издали? Хунн Раал покончит с честью, хотя начал всю драку во имя добродетели? Может ли один убить всех?»