Сразу оценив обстановку, Кортес распорядился во что бы то ни стало пробиваться вперед, чтобы выбраться из коварного ущелья на равнину.
С огромным напряжением всех сил это удалось сделать. И тут многочисленность тлашкаланцев и чрезвычайная скученность их рядов обернулись против мужественных защитников родной земли. Трудно было придумать лучшую мишень для артиллерии, чем эти тысячные толпы людей. Каждый пущенный почти без прицела снаряд вырывал из строя десятки жертв. Когда дело доходило до рукопашной схватки, дрались лишь передние ряды, а остальная масса, беспорядочно наседая, только мешала…
У индейцев был обычай уносить с поля боя не только раненых, но и убитых. Это многократно увеличивало число жертв. Тлашкаланцы не только не старались спрятаться от губительного огня артиллерии, но, напротив, один за другим лезли в самое пекло.
Около часа длилось сражение, в котором испанцы почти в упор расстреливали индейцев. И снова, несмотря на страшные потери, они отошли в полном порядке и лишь после приказа своих касиков.
Взаимное истощение сил
Кортес был уверен, что сейчас у тлашкаланцев отпадает всякая охота воевать. И он ждал с часу на час послов с выражением покорности. Но проходили дни, а послы не появлялись… На вторичное предложение Кортеса о мире и его требование пропустить испанцев через Тлашкалу последовал полный презрения ответ Хикотенкатля-младшего:
– Испанцы могут идти, когда вздумают… Но мир с ними мы заключим лишь после того, когда их мясо будет отделено от костей…
Труп одной из павших лошадей тлашкаланцам удалось захватить на поле боя. Они с торжеством возили лошадиную голову по своим городам и селениям и показывали народу, чтобы убедить всех, что этот «бог» может быть умерщвлен, как и всякое живое существо.
Еще одно страшное сражение пришлось выдержать испанцам. 5 сентября 1519 года против них выступало пятьдесят тысяч человек. Но огромное численное превосходство не могло играть решающей роли, когда пушкам противостояли лук и стрелы. К тому же среди тлашкаланских вождей начались распри. Одни, считая испанцев сверхъестественными существами, твердили, что сопротивление бессмысленно, другие же, во главе с Хикотенкатлем-младшим, настаивали на борьбе до победного конца.
Запрошенные по этому поводу жрецы ответили уклончиво: пришельцы не боги, но и не обыкновенные люди. Они – дети солнца. Поэтому, если напасть на них ночью, когда солнце отдыхает, их можно будет одолеть.
Но ночное нападение не принесло индейцам успеха. Солдаты Кортеса спали не раздеваясь, с оружием в руках; их лошади стояли оседланными. По первому сигналу тревоги все испанцы были на ногах и встретили неприятеля дружными залпами. Яркий свет луны позволял артиллеристам бить наверняка, как и днем.
Окутанные сумрачными тенями, всадники и лошади казались тлашкаланцам ночью еще более страшными, и они обратились в беспорядочное бегство. Воспользовавшись паникой, горстка всадников за каких-нибудь 10–15 минут покалечила и убила сотни индейцев.
Потери тлашкаланцев были страшными, но и положение победителей было отчаянным. Пятьдесят человек пало от ран и болезней, остальные едва стояли на ногах. Сам Кортес заболел опасной лихорадкой. Он настолько ослаб, что с трудом держался в седле.
Вылазки за съестными припасами, которые время от времени предпринимали испанцы, превращались в карательные экспедиции: никто добровольно не хотел дать им ни одного зернышка.
Отчаявшись добиться победы, испанцы стали требовать от Кортеса возвращения в Вера-Крус.
– Нет на свете вьючного животного, которое бы мучилось, как мы, – говорили конкистадоры Кортесу. – Скотина хоть ночью отдыхает, мы же не знаем покоя ни днем, ни ночью… У каждого солдата – две-три раны. Думать о завоевании Мексики – чистое безумие. Нам не под силу одолеть даже сопротивление маленькой Тлашкалы. Надо вернуться в Вера-Крус и послать единственное уцелевшее судно за подкреплением на Кубу.
Кортесу не стоило больших трудов доказать своим солдатам, что повернуть назад – это расписаться в своем бессилии и обречь себя на верную гибель. Надо продержаться еще несколько дней, и тогда сами тлашкаланцы запросят мира.
Сейчас все переговоры с неприятелем вела Марина. Она так вошла в свою роль, что ни одним взглядом, ни одним словом не выдала то отчаянное положение, в котором находились испанцы. Напротив, она диктовала условия и говорила с тлашкаланцами, как победитель говорит с побежденным…
Военный совет Тлашкалы, как выяснилось впоследствии, давно решил пропустить испанцев и заключить с ними мир. Но Хикотенкатль-младший, имевший в своем распоряжении двадцать тысяч воинов, наотрез отказался этому подчиниться.
Несколько дней спустя он сделал вид, что тоже согласен на мир, и послал в лагерь Кортеса делегацию с подарками. Их встретили радушно. Но поведение некоторых тлашкаланцев показалось Марине подозрительным. «Это лазутчики, подосланные узнать наши силы», – сказала она Кортесу.
Схваченные и допрошенные, индейцы быстро сознались в том, что им действительно поручено выведать численность неприятеля, так как на завтра назначен штурм храма, в котором засели испанцы.
По приказанию Кортеса, всем индейцам отрубили руки и отослали назад.
«Испанцы читают в наших сердцах!» – воскликнул в отчаянии Хикотенкатль-младший, когда увидел своих искалеченных воинов. И он, самый дальновидный и самый стойкий из тлашкаланских вождей, оставил мысль о дальнейшем сопротивлении.
Союз с Тлашкалой
Тлашкаланцы предложили Кортесу мир в тот момент, когда испанцы считали свое дело окончательно проигранным. Обессилевшие от ран и болезней, тяжелых боев и бессонных ночей, они с тоской думали о возможности еще одного сражения – вероятно, последнего в своей жизни.
Если совсем недавно испанцы могли противостоять пятидесятитысячной армии, то сейчас они не выдержали бы дружного натиска и пятитысячного отряда. И, когда прибежал солдат с форпоста и доложил, что по направлению к лагерю Кортеса движутся какие-то толпы людей, мужество окончательно покинуло испанцев. Но очень скоро обнаружилось, что идут не воины, а носильщики со съестными припасами и подарками. К Кортесу явился сам Хикотенкатль-младший с предложением мира и дружбы.
Это был высокий широкоплечий воин, лет тридцати пяти, с гордой осанкой и лицом, изрытым боевыми рубцами. Он откровенно объявил, что считает себя побежденным и дальнейшее сопротивление – бессмысленным. Война была начата потому, что они приняли Кортеса за друга Монтесумы. Если же верно, что он, Кортес, помогает народам, порабощенным ацтеками, то в лице тлашкаланцев он найдет верных и стойких помощников.
Кортес ликовал. Он добился не только покорности, но и приобретал новых сильных союзников. Однако внешне он был суров и строг, как и подобает победителю. По его совету испанцы тоже не выказывали охватившей их бурной радости. Они принимали как должное изъявление покорности и щедрые подношения съестных припасов, в которых так нуждались.
Вера в могущество Кортеса выросла еще больше, когда в его лагерь явились пять послов Монтесумы с большим количеством золотых вещей и других подарков. Более того, Монтесума выражал готовность подчиниться испанскому королю и ежегодно выплачивать ему большую дань золотом, серебром, драгоценными камнями и тканями. Он просил Кортеса лишь об одном: не утруждать себя походом в Теночтитлан, «так как путь этот далек, горист и безводен»…
Что же заставило Монтесуму столь униженно и поспешно признать себя побежденным, без малейшей попытки к сопротивлению?
Разведчики докладывали ему о каждом шаге испанцев. Весть о том, что Кортес пошел на Тлашкалу, наполнила его сердце радостью. Он знал, как ревностно тлашкаланцы оберегают свою независимость, и был уверен, что они не подчинятся Кортесу.