Голос Цезаря был ужасающе тих:
– Придержи язык, ты, жеманный педик! Что ты знаешь о Риме и о римлянах? Что же вы за люди, если решаетесь на такое? – Он посмотрел на мокрую голову. – О Магн, почему ты, а не я? – И повернулся к Потину. – Где его тело?
Худшее уже случилось. Потин решил идти до конца.
– Понятия не имею. Оно было оставлено в Пелузии, на берегу.
– Тогда найди его, слышишь, кастрат, или я набью твою пустую мошонку тем, что останется от Александрии! Неудивительно, что тут все гниет. Ни вы, ни ваш кукольный царь ни на что дельное не способны! Сидите тихо, иначе ваши дни сочтены!
– Я хочу напомнить тебе, Цезарь, что ты наш гость и что у тебя сейчас недостаточно войска для нападения.
– Я не гость, я ваш хозяин. У весталок Рима все еще хранится завещание последнего законного царя Египта, Птолемея Одиннадцатого, а у меня на руках завещание покойного Птолемея Двенадцатого. Поэтому я беру бразды правления в свои руки до тех пор, пока не разберусь в ситуации и не решу, как с вами быть. Перенесите мои вещи в гостевой дворец и сегодня же разместите на берегу мою пехоту. В городских стенах. Вы думаете, я не сумею разрушить Александрию с теми людьми, которые у меня есть? Напрягите мозги!
Принесли полотенце из тирского пурпура. Фабий взял его за концы, сделав что-то вроде люльки. Цезарь поцеловал Помпея в лоб, положил голову на полотенце и благоговейно завернул ее. Фабий хотел забрать жуткий сверток, но Цезарь вместо этого вручил ему жезл.
– Нет, я понесу сам. – У двери он обернулся. – Я хочу, чтобы около гостевого дворца сложили небольшой погребальный костер. Еще мне нужны ладан и мирра. И найдите тело!
Он плакал несколько часов, прижимая к груди голову друга, и никто не смел беспокоить его. Наконец, когда совсем стемнело, вошел Руфрий, неся зажженную лампу, и сказал, что все готово и все вещи перенесены во дворец, так, может быть, Цезарь тоже перейдет туда? Он помог командующему подняться, словно тот был стариком, и провел его по дорожке, освещенной масляными лампами, заключенными в шары, изготовленные знаменитыми александрийскими стеклодувами.
– О Руфрий! Не думал я, что этим все кончится!
– Я знаю, Цезарь. Но есть и хорошие новости. Из Пелузия прибыл вольноотпущенник Помпея Филипп. У него с собой прах его господина. Он сам сжег тело на берегу, после того как уплыли корабли убийц. Поскольку его обязанностью было носить кошелек Помпея, он смог очень быстро перебраться через Дельту.
От Филиппа Цезарь узнал подробности случившегося в Пелузии и о поспешном отплытии Корнелии Метеллы и Секста, жены и младшего сына Помпея.
Утром в присутствии Цезаря как официального лица голову Помпея сожгли и добавили ее прах к праху тела. Пепел ссыпали в золотую урну, инкрустированную красными карбункулами и океанским жемчугом. Потом Цезарь посадил Филиппа и бедного, убитого горем раба на торговое судно, направлявшееся на запад. Урну было велено вручить вдове Помпея, а кольцо – его старшему сыну Гнею Помпею, где бы он ни находился.
Покончив с этим, Цезарь послал слугу арендовать двадцать шесть лошадей и отправился инспектировать свое войско. Он нашел его в удручающем состоянии. Потин расположил три тысячи двести римских легионеров в Ракотисе, на каком-то заброшенном пустыре, населенном стаями кошек (тоже священных животных), мириадами крыс и, конечно же, ибисами. Местной бедноте очень не нравились новоявленные соседи. В городе голод, а тут еще лишние рты. Правда, римляне готовы платить за еду, но цены летят вверх быстрее, чем заключаются сделки.
– Что ж, мы построим временную стену и частокол вокруг этого лагеря, но стена должна выглядеть основательно. Местные жители раздражены, очень раздражены. И немудрено, ведь они голодают! Из годового дохода в двенадцать тысяч талантов золотом власти не выделяют на их прокорм ни гроша. Вот наглядный пример того, почему Рим сверг своих царей. – Цезарь презрительно фыркнул. – Руфрий, через каждые несколько футов расставь часовых и вели людям добавить в рацион жареных ибисов. Мне плевать, что они тут священные птицы!
«О, да он разъярен! – отметил Руфрий, украдкой взглянув на командующего. – Как эти олухи во дворце могли решить, что убийство Помпея Магна – хороший способ наладить отношения с Цезарем? Он вне себя от горя, хотя и пытается это скрыть, и достаточно самой малости, чтобы он обошелся с Александрией хуже, чем с Укселлодуном или Кенабом. А его люди, еще не пробыв и суток на берегу, уже готовы поубивать местных. Напряженность растет, надвигается катастрофа».
Поскольку ситуация не располагала к беседе, он просто ехал рядом с великим человеком, мечущим громы и молнии. Нет, не только горе вывело его из себя. Олухи из дворца лишили его возможности в очередной раз проявить милосердие, вернуть Магна в лоно Рима. Магн с радостью согласился бы. Катон – нет, никогда, но Магн – да.