«А еще, – добавил он про себя, – я не позволю республиканцам превратить этот порт в свою опорную базу. Пусть собираются в провинции Африка, где их будет легко раздавить».
Он поднялся.
– Все свободны.
И они ушли с кислым видом.
– Ты послал курьера к Клеопатре? – спросил Ганимед главного управляющего, когда они вышли в розовый сад.
– Я послал двоих, – улыбаясь, ответил Потин, – но на очень неповоротливой лодке. И послал третьего – на быстроходном ялике – к командующему Ахилле. Когда два первых курьера догребут до Пелузия, их там уже будут ждать. Боюсь, – вздохнул он, – Клеопатра не получит послания от Цезаря и он сочтет ее слишком заносчивой и не желающей подчиняться римскому правителю.
– У нее есть шпионы во дворце, – сказал Ганимед, глядя на уменьшающиеся фигуры Теодата и царя, спешащих впереди них. – Она попытается увидеть Цезаря – это в ее интересах.
– Я знаю. Но капитан Агафокл и его люди патрулируют стену и проверяют малейшую рябь по обе стороны мыса Лохий. Она не пройдет сквозь мои сети. – Потин остановился и внимательно посмотрел на собеседника, тоже евнуха и такого же статного, как он сам. – Я так понимаю, Ганимед, что ты предпочел бы видеть на троне Арсиною?
– Многие предпочли бы, – спокойно ответил Ганимед. – Например, сама Арсиноя. И наш маленький царь. А Клеопатра отравлена духом Египта. Для македонцев это яд.
– Тогда, – сказал Потин, – я думаю, нам следует объединить усилия. Ты, надеюсь, не претендуешь на мое место, но если твоя питомица займет трон, это ведь не причинит тебе больших неудобств?
– Не причинит, – улыбнулся Ганимед. – Однако хотелось бы знать, что затевает наш гость.
– Затевает?
– Да. Я чувствую это нутром. Кавалерийский лагерь развил бурную деятельность, а в Ракотисе подозрительно тихо.
– Меня раздражает его своеволие! – взорвался Потин. – К тому времени как он закончит укреплять свой лагерь, в старых городских стенах не останется ни одного камня.
– Почему-то мне кажется, что все это для отвода глаз, – произнес Ганимед.
На следующий день Цезарь послал только за Потином.
– Я должен обсудить с тобой один вопрос от имени моего старого друга, – с легкой улыбкой сказал он вошедшему.
– Да?
– Вероятно, ты помнишь Гая Рабирия Постума?
Потин нахмурился.
– Рабирия Постума?.. Смутно припоминаю.
– Он прибыл в Александрию после того, как ныне покойный Авлет вновь занял трон. Целью Рабирия было собрать около сорока миллионов сестерциев, которые Авлет задолжал римским банкирам. Но оказалось, что ваши хваленые македонские счетоводы ввергли и государственную, и дворцовую бухгалтерию в состояние полной неразберихи. Поэтому Авлет сказал моему другу Рабирию: «Ты, разумеется, получишь свое, но для начала приведи в порядок наши финансы». Что Рабирий и сделал, работая день и ночь, хотя македонское одеяние, в какое его нарядили, не пришлось ему по душе. Через год финансовая система Александрии была приведена в идеальный порядок. Но когда Рабирий заикнулся о своих сорока миллионах сестерциев, Авлет и твой предшественник содрали с него одежду и бросили на корабль, отправлявшийся в Остию, велев благодарить их за то, что он остался жив. Рабирий прибыл в Рим без гроша. Ужасный удел для банкира.
Серые глаза встретились с бледно-голубыми. Никто не отвел взгляда. Но жилка на шее Потина забилась очень быстро.
– К счастью, – как ни в чем не бывало продолжил Цезарь, – я помог Рабирию встать на ноги, и сегодня он вместе с другими моими друзьями, Бальбом-старшим, Бальбом-младшим и Гаем Оппием, не испытывает ни в чем недостатка. Однако долг есть долг, и вопрос о его возврате – одна из причин, по которым я прибыл сюда. Считай меня, дорогой мой Потин, судебным исполнителем Рабирия Постума. Немедленно верни сорок миллионов сестерциев. По существующему международному исчислению это тысяча шестьсот талантов серебром. Строго говоря, мне причитаются десять процентов с капитала, но я, пожалуй, от них откажусь. Достаточно основной суммы, без каких-либо начетов.