– Ссссссс! – просвистел жрец и высунул раздвоенный язык.
Командир с посеревшим лицом одним прыжком оказался на пристани. Сглотнув, он обрел голос:
– Разве Цезарь не угоден Птаху?
– Птах создал Сераписа, как и всех богов, но он считает Юпитера Всеблагого Всесильного оскорблением для Египта, – ответил жрец.
Командир усмехнулся. Перед его глазами замаячила приличная награда от господина Потина.
– Несите свой дар Цезарю, – разрешил он. – И пусть Птах исполнит свое намерение. Будьте осторожны!
– Хорошо, человек царя.
Оба жреца склонились, подняли чуть провисшую скатку и сошли на пирс.
– Куда нам идти? – спросил жрец, знающий греческий.
– Идите по этой дороге через розовый сад. Первый дворец слева после небольшого обелиска.
И они ушли, держа циновку за оба конца. Очень легкую, почти невесомую.
«Великолепно, – подумал командир. – Теперь надо только подождать, пока наш незваный гость умрет от укуса змеи. Потом меня наградят».
Гай Требатий Теста, очень полный и любящий вкусно поесть человек средних лет, вошел к Цезарю хмурый. Само собой разумеется, он выбрал его сторону в этой гражданской войне, несмотря на то что его официальным патроном был Марк Туллий Цицерон. Но почему он решился поплыть в Александрию, это и ему самому было непонятно. Может быть, в поисках новых восхитительных яств. Но в Александрии гурману было нечего делать.
– Цезарь, – начал он, – тебе из Мемфиса привезли довольно странную вещь. От главного жреца Птаха. Не письмо!
– Я заинтригован, – сказал Цезарь, подняв голову от бумаг. – Эта вещь в хорошем состоянии? Она не испорчена?
– Сомневаюсь, что она когда-нибудь была в хорошем состоянии, – брезгливо сказал Требатий. – Выцветшая старая циновка. Даже не ковер!
– Пусть принесут ее в том же виде, в каком она была доставлена к нам.
– Нужны твои ликторы, Цезарь. Дворцовые рабы только взглянули на тех, кто принес этот дар, и стали такими же белыми, как германцы с Херсонеса Кимврийского.
– Пусть будут ликторы, Требатий.
Два младших ликтора вошли, неся свернутую циновку. Они положили ее на пол и посмотрели на командующего.
– Благодарю. Ступайте.
Манлий нерешительно переступил с ноги на ногу.
– Цезарь, позволь нам остаться. Эту… э-э-э… вещь принесли два очень странных человека, мы таких никогда не видели. Едва переступив порог, они заперли дверь, словно за ними гнались фурии. Фабий и Корнелий хотели отодвинуть засов, но Гай Требоний запретил им.
– Отлично! А теперь ступай, Манлий. Иди же, иди!
Оставшись один, Цезарь с улыбкой обошел сверток, опустился на колени и заглянул в один конец.
– Ты там не задыхаешься? – спросил он.
Кто-то заговорил внутри, но невнятно. Тут Цезарь заметил, что с обоих концов в скатку вставлены жесткие тростинки, чтобы та имела везде одинаковую толщину. Как изобретательно! Он вытащил прутья и очень осторожно развернул странный дар Птаха.
Неудивительно, что она смогла спрятаться там. Ее почти не было. «Где же крупное телосложение, каким отличается род Митридата?» – спросил себя Цезарь, садясь в кресло, чтобы лучше рассмотреть ее. Ростом меньше пяти римских футов, весит, наверное, таланта полтора, да и то разве что в свинцовой обуви.
Не в привычках Цезаря было тратить свое драгоценное время, разглядывая неизвестных людей, даже если эти люди имели такой статус. Однако он определенно не ожидал увидеть тоненькое маленькое создание без малейших признаков царственности! Пораженный, он обнаружил, что ей наплевать на свой вид. Клеопатра ловко, как обезьянка, выбралась из циновки и даже не огляделась в поисках какого-нибудь полированного металлического предмета, который можно использовать как зеркало. «А она мне нравится! – подумал он. – Она напоминает мне мать. Такая же быстрая и решительная». Однако если его мать слыла первой красавицей Рима, то царицу Египта назвать красавицей было нельзя. По любым меркам.
Без грудей, о которых стоит упоминать, без бедер, просто плоская сверху донизу. Руки, как палки, прикреплены к прямым плечам, шея длинная и тонкая, а голова напоминает голову Цицерона – слишком большая для тела, на котором сидит.
Лицо тоже не отличается привлекательностью. Нос большой, крючковатый, все внимание невольно сосредоточивается на нем. По сравнению с ним остальные ее черты неплохи: полные, но не избыточно, губы, хорошие скулы, овал лица с твердым подбородком. А вот глаза красивы. Очень большие, широко открытые, с темными ресницами под темными бровями. Радужка, как у льва, – золотисто-желтая. У кого же он видел такие? Ну конечно, у отпрысков Митридата Великого! Она же как-никак его внучка. Но роднят ее с ним одни лишь глаза. Все потомки Митридата крупные, с германскими носами и золотистыми кудрями. А у нее волосы светло-каштановые, закрученные жгутами от лба к затылку, как полосы на арбузе, и свернутые в тугой небольшой узел. Кожа приятная, темно-оливковая, такая прозрачная, что сквозь нее видны голубые вены. Белая лента-диадема охватывает лоб. Единственное свидетельство ее царского звания. В остальном – никаких украшений. Платье простое, желто-коричневое, в греческом стиле.