— Но у нее нет детей, хотя ты давно женат.
— Меня никогда не бывает дома. — Он усмехнулся, расслабился и посмотрел на нее, подняв брови. — Думаю, мне пора переехать. Здесь поселится твой старший брат, дорогая моя. А мы с тобой переберемся в большой дворец и поглядим, что нам предпринять, чтобы ты непременно забеременела.
Он встал и пошел к двери.
— Фаберий! Требатий!
Те вошли и остановились, раскрыв от изумления рты.
— Позвольте представить вам Клеопатру, царицу Египта. Теперь, когда она с нами, пора за дело. Быстро найдите мне Руфрия и начинайте паковать вещи.
И он ушел, а за ним и его люди. Клеопатра осталась одна. Обладая сильной и страстной натурой, она мгновенно влюбилась в него. С первого взгляда, безоговорочно, сразу. Она уже примирилась с тем, что ей придется улечься под старика, дряхлого и, скорее всего, безобразного, а увидела настоящего мужа. Сильного, умного, очень уверенного, наполнившего радостью ее сердце. Тах-а бросила лепестки лотоса в воду и сказала ей, что сегодняшняя и завтрашняя ночи — самые подходящие для зачатия в ее цикле, если она посмотрит на Цезаря и сочтет его достойным любви. Что ж, она посмотрела и увидела бога с Запада. Столь же высокого и величественного, как Осирис. Даже глубокие морщины не портили его лицо, ибо они говорили, что он много страдал, как страдал и Осирис.
Губы ее задрожали, и она моргнула, чтобы стряхнуть непрошеную слезу. Она уже любит, но Цезарь ее не любит. И вряд ли полюбит в дальнейшем. Не потому, что она некрасива, о нет! Возраст, опыт, культура — вот пропасть, которая их разделяет!
К ночи они уже находились в большом царском дворце со множеством залов, галерей, коридоров и комнат. С внутренними дворами и системой прудов, в которых можно плавать.
Весь вечер город гудел, и Царский квартал тоже. Пятьсот римских легионеров собрали всю царскую стражу и отправили ее в лагерь Ахиллы западнее Лунных ворот с самыми наилучшими пожеланиями, а потом приступили к укреплению защитной стены, построив на ней боевую платформу, брустверы и множество наблюдательных вышек.
Происходили и другие вещи. Руфрий ликвидировал лагерь в Ракотисе, выселил всех горожан из обступавших Царскую улицу зданий и заселил в них солдат. Пока эти ставшие вдруг бездомными люди бегали по Александрии, плача, причитая и грозясь отомстить, римляне занимали бани, спортзалы и государственные конторы. Пришли они и в храм Сераписа, на глазах у пришедших в ужас александрийцев вырвали там все балки из потолков и унесли их на Царскую улицу. Другие легионеры разбирали береговые постройки — причалы, пристани, торговые точки. Все куски дерева им казались полезными, все они уносили, прибирали к рукам.
К ночи большая часть Александрии лежала в руинах.
— Это возмутительно! Это насилие! — вскричал Потин, когда в его владения вторгся непрошеный гость в сопровождении центурии солдат, своей свиты и очень довольной собой Клеопатры.
— Ты! — взвизгнула Арсиноя. — Что ты здесь делаешь? Я тут царица! Птолемей развелся с тобой!
Клеопатра сильно пнула сводную сестру в голень и расцарапала ей ногтями лицо.
— Я — царица! Заткнись, иначе умрешь!
— Сука! Свинья! Крокодил! Шакал! Гиппопотам! Паук! Скорпион! Крыса! Змея! Вошь! — кричал маленький Птолемей Филадельф. — Обезьяна! Жалкая грязная обезьяна!
— И ты тоже заткнись, злобный гаденыш! — разъяренно крикнула Клеопатра, колотя ребенка по голове, пока тот не заревел.
Пораженный такими яркими проявлениями внутрисемейного единения и любви, Цезарь молча стоял, скрестив на груди руки. Ей двадцать один год, она фараон — и, как ребенок, дерется со своими младшими сестрой и братом. Интересно, что ни Филадельф, ни Арсиноя не отвечали ей какими-то действиями. Старшая сестра пугала их. Потом он устал от этой непристойности и ловко разделил троих скандалистов.
— Ты, девочка, ступай со своим воспитателем восвояси, — строго приказал он Арсиное. — Молоденьким царевнам давно пора спать. Ты тоже ступай, Филадельф.
Потин продолжал разоряться. Ганимед с непроницаемым лицом увел Арсиною. Этот, подумал Цезарь, намного опаснее остальных. Его воспитанница несомненно в него влюблена, и ей все равно, евнух он или нет.
— Где царь Птолемей? — спросил он. — И Феодот?