И жизнь показала, что он был совершенно прав.
Он озвучил два основных вопроса в данном деле:
1) Можно ли верить детройтским автопроизводителям после 35 лет просчетов и упущенных возможностей?
2) Даже если они получат эти 25 миллиардов, не спустят ли их вмиг и не придут ли за новой суммой?
В ответ на них детройтские боссы могли только неубедительно мямлить.
Затем Боб Коркер, республиканец из Теннесси, спросил, как 25 миллиардов распределятся между компаниями. День назад его помощники уже задавали тот же вопрос лоббистам и ответа не получили. «Меня интересуют только цифры», — сказал Коркер Вагонеру.
ВАГОНЕР. «Но, сенатор, по-моему, справедливости ради стоит все же рассмотреть нашу просьбу».
КОРКЕР. «Я хочу знать, сколько именно из 25 миллиардов по вашему соглашению получит Джи-эм».
ВАГОНЕР. «Нам представляется, что, если мы получим долю суммы, пропорциональную нашей рыночной доле…»
КОРКЕР. «Ну так назовите цифру».
ВАГОНЕР. «…то есть от 10 до 12 миллиардов, то мы получим…»
В этом духе и прошел весь день. Сенаторы по 3–4 раза перефразировали каждый вопрос, но автомобильные боссы, похоже, все равно не могли ответить. Не мог ответить и Геттелфингер.
«Мне не очень [верится], что вы просите всего 25 миллиардов, имея обязательства перед 95 процентами неработающих сотрудников… на какой срок?» — спросил его Коркер.
ГЕТТЕЛФИНГЕР. «Мне нужно уточнить по контракту».
КОРКЕР. «Шутите?»
Ответ был, конечно, «на неопределенный срок» — потому Геттелфингер и предпочел уклончивый ответ правдивому. Но надо отметить, что, по крайней мере, именно в этот день конгресс и американская общественность официально услышали об абсурдном Банке рабочих мест. В Детройте он существовал уже 25 лет, и там его принимали как данность. А вот политики в Вашингтоне и широкая публика были шокированы.
На следующий день слушания в Комитете финансовых услуг палаты представителей оказались еще хуже сенатских. В заключение репортер из ABC News подловил Вагонера и Мулалли за свидетельским столом и задал им один вопрос: как они собираются ссылаться на бедность компаний, прилетев в Вашингтон на роскошных корпоративных самолетах?
Боссы сорвались с места, как «корвет» на зеленый свет, и, конечно, зря: это поспешное отступление показали в вечерних новостях. Эй-би-си сообщила, что каждый корпоративный рейс обходится компаниям в 20 тысяч долларов, в то время как цена обычного билета на коммерческих авиалиниях — 200 долларов.
Конгрессмены, как и следовало ожидать, накинулись за это на просителей. «Ну что за чудная картина: шикарные частные самолеты прилетают в Вашингтон и с трапа сходят люди с протянутой рукой, — едко заметил один демократ. — Это прямо как в столовую для бомжей явиться во фраке и цилиндре».
Какое тугоумие, какая бестолковость… Всего за пару дней перед телекамерами на Капитолии Детройт в полной мере подтвердил все существовавшие в обществе стереотипы относительно его оторванности от жизни во всем: от продукции до пиара. Со времен слушаний по поводу слежки за Ральфом Нейдером сорок лет назад это была самая жесткая выволочка, заданная детройтцам в Вашингтоне. Три автобосса и Геттелфингер, как провинившиеся школьники, были отправлены домой с указанием сделать уроки и возвращаться на следующий тур слушаний готовыми.
Вернувшись в Детройт зализывать раны, руководства всех трех компаний запоздало кусали локти по поводу корпоративных самолетов. Никому и в голову не пришло, что они могли навредить делу. Служебные самолеты были такой же неотъемлемой частью жизни детройтских (и не только) руководителей, как бесплатные автомобили, бесплатные мойки и бесплатный бензин в корпоративных гаражах.
На собраниях по «ликвидации последствий» вашингтонского тура некоторые успокаивали свою совесть, говоря, что, даже если бы и подняли вопрос с самолетами раньше, их бы никто не стал слушать. Пожалуй, они были правы. Детройтские боссы говорили, что реактивные самолеты им нужны для производительности труда, хотя в «Хонде», например, никаких служебных самолетов не было, а в плане продуктивности она давала детройтцам фору. Настоящей проблемой Детройта были не самолеты, а самооценка — уже совершенно оторванная от реальности и мнений остальной страны.