— Я в курсе. Но есть еще дополнительное поручение, которое я должен вам доверить. Думаю, вы не сочтете его пустым.
Михаэлис удивленно вскинул глаза.
— Что за поручение?
Вместо прямого ответа Надаль сказал почти зло:
— Вам лучше моего известно, что больше всего от доминиканцев нас отличает так называемый Божий суд, то есть практически доктрина предопределения. Они утверждают, что судьба каждого человека полностью зависит от воли Божьей. Мы же считаем, что это слишком похоже на тезисы лютеран и кальвинистов.
— Излишне напоминать мне об этом.
— Нет, не излишне.
Надаль показал книгу, которую держал в руке.
— Вот уже десятилетия по всей Европе ходит множество всяких брошюр с пророчествами, которые претендуют на предсказание будущего до деталей, словно оно кем-то записано. Уверен, что вам все это известно.
Михаэлис пожал плечами, давая понять, что это его не интересует.
— Да, ну и что? Это всего лишь собрания глупостей, потакающие людскому легковерию.
— Я считал вас более проницательным.
В тоне Надаля чувствовался сардонический оттенок.
— Не понимаете? Писания такого типа преподносят теорию предопределения, с которой мы боремся, как нечто само собой разумеющееся. Хуже того, они распространяют ее среди народа. Не сочтите это излишеством, но, на мой взгляд, идеи лютеранства проникают в головы именно через такую литературу, продающуюся на каждом углу.
Михаэлиса поразило это наблюдение, но позиций он не сдал и заметил скептически:
— Думаю, это поделка на продажу, состряпанная невеждами. Толпа обожает включаться в игру, даже зная, что ее обманывают.
— Да, но бывают исключения. Эта книга, к примеру.
Надаль постучал по переплету толстым, как сосиска, пальцем и открыл титульный лист.
— Эти пророчества написаны неким… — он прищурил глаза, чтобы лучше разглядеть. — Нострадамусом. Они имеют невероятный успех. Два издания за несколько месяцев, и планируются переводы. Он уже весьма популярен при французском дворе. Представьте себе, что получится, если идея отрицания свободы выбора заразит Екатерину Медичи, которая и без того слишком увлечена всякими магами и астрологами. Или еще того хуже — заразит ее супруга. И крупнейшее христианское королевство распахнет двери гугенотам.
Смущенный Михаэлис наконец сдался.
— Понимаю, — прошептал он. — За прошедшие годы я уже несколько раз слышал об этом Нострадамусе, или о Мишеле де Нотрдаме. Но что я могу сделать?
— Пока, может быть, и ничего. Однако мне известно, что вы хотите добиться руководства инквизицией во Франции. Если вам это удастся, настоятельно рекомендую потратить часть энергии на борьбу с Нострадамусом и прочими колдунами. Парадоксально, если идеи, которые мы громили на Тридентском соборе, бросив вызов доминиканцам, начнут распространяться среди простонародья или в правящей верхушке заальпийских королевств.
Михаэлис понял, что за мощным телосложением и почти грубыми манерами Надаля кроется необычайно проницательный ум. Следовало бы об этом знать, принимая во внимание, что Надаль был викарием Игнация. Он смиренно склонил голову.
— Вы правы. Уверяю вас, как только появится возможность, я обрушу на Нострадамуса всю свою энергию.
Он поднял глаза.
— Можно задать вам один вопрос, падре?
— Конечно.
— Приходилось ли вам слышать о некоем Карнесекки? Пьеро Карнесекки, думаю, флорентинце…
Викарий рассмеялся.
— Приходилось ли мне о нем слышать? Еще бы!
Он дружески взял Михаэлиса под руку.
— Пойдемте, я вам расскажу об этом мошеннике. Это один из самых крупных просчетов инквизиции доминиканцев.
ОГНЕННЫЙ ПАУК
Элегантная карета с гербом правителя Прованса графа Танде свернула на широкую, сильно разъезженную улицу, вдоль которой выстроились красиво украшенные здания. Кучер придержал лошадей и наклонился к кабине.
— Здесь много гостиниц! — прокричал он, порядком устав от блужданий по городу. — Лучшая из них напротив, гостиница «Сен-Мишель». Она носит ваше имя. Как думаете, подойдет?
Несмотря на боль в ногах, Мишель де Нотрдам задремал и был недоволен, что его разбудили и вернули к этой боли. Высунувшись в окно, он хмуро оглядел улицу, где почти все дома были гостиницами. Та, что напротив, и в самом деле выглядела не так мрачно, как остальные.
— Ладно, — громко сказал он. — Высаживай меня. Может, и из-за названия, но эта мне кажется более приемлемой, чем все, что мы до сих пор видели. Остановимся на этой. А теперь помоги мне сойти.
Кучер спрыгнул с облучка, открыл дверцу и поддержал Мишеля под мышки. Тот застонал, но кое-как встал на ноги.
Кучер обошел карету сзади, взял маленький сундучок с вещами пассажира и, держа его за обе ручки, медленно пошел к гостинице.
— Ну хоть бы один слуга вышел выпрячь лошадей и заняться багажом! — проворчал он. — Сразу видно, что мы в Париже.
— Это верно, — сказал Мишель, ковыляя следом, — но мне не хочется искать другие гостиницы. Все они либо слишком дороги, либо намного хуже этой.
Мишель вовсе не рад был очутиться в столице. После обряда, за которым последовало временное поражение Ульриха из Майнца, Жюмель была беременна. Он бы предпочел остаться рядом с ней. К тому же он успел соскучиться по звонкому голосу маленького Сезара, которого обожал. Несмотря на хлопоты двора и старания Жана Фернеля, он, сколько мог, откладывал поездку. Но потом в дело вмешался Клод Савойский граф Танде, и ему пришлось отправиться в дорогу. По иронии судьбы, едва отъехали от Салона, у него начался острейший приступ подагры. Теперь уже он был уверен, что это подагра.
Париж произвел на него ужасное впечатление, особенно из-за климата. Вместо прозрачного и чистого неба Прованса над ним висело другое небо: пасмурное, облачное и вовсе не летнее, хотя на дворе стоял июль. Кроме того, в городе царил хаос, повсюду шныряли нищие, и Мишель подозревал, что здесь полно воров. Он искал гостиницу в районе Шатле, полагая, что близость полицейского корпуса сделает это место более безопасным. Оказалось, все наоборот: возле башни, где размещались жандармы и одна из многочисленных парижских тюрем, кишмя кишел самый ненадежный народ. Гостиницы были не более безопасны, чем перекрестки на больших дорогах, за исключением тех, что требовали за ночлег плату размером в месячный заработок. Ко всему этому прибавлялись грязь, уличные драки, речь, пересыпанная непристойностями, и неслыханная наглость. Такой столица виделась Мишелю, привыкшему к изящным городам и прелестным пейзажам Прованса, где золото пшеничных полей чередовалось с густой зеленью оливковых рощ.
У входа в гостиницу кучер поставил сундук на землю и распрощался:
— Граф Танде велел доставить вас сюда, но ничего не сказал о том, когда вы собираетесь обратно. Когда мне за вами приехать?
Мишель пожал плечами.
— Я и сам не знаю. Но обо мне не беспокойся, я вернусь пассажирским экипажем.
— Тогда желаю вам счастливого пребывания в столице и счастливого возвращения.
Мишель огляделся. Первый этаж гостиницы выглядел как остерия, с длинными деревянными столами и крышей из тяжелых закопченных балок. Хозяин и разбитная служанка были заняты сервировкой стола для единственного постояльца гостиницы, молодого длинноволосого человека, который сидел к Мишелю спиной. На нем красовался богато расшитый костюм из желтого шелка, и занят он был только едой. Судя по всему, юноша принадлежал к аристократам.
Едва освободившись, хозяин бросился к новому гостю. По дороге он вытирал руки о передник, который когда-то, в далекие времена, был белым.
— Что вам угодно, мессер? Ночлег? Перекусить? Можем предложить и то и другое.
— Мне как раз и нужно и то и другое. Сколько стоит ночлег?
Трактирщик назвал умопомрачительную сумму.
— Вы шутите? Боюсь, что мне придется остановиться на несколько дней. Где же я возьму такие деньги?