— Вы спросили меня о Симеони. Думаю, что знаю, где он. Вы все еще хотите его видеть?
— О да!
— Я отвезу вас к нему. Но при одном условии…
Задыхаясь от радости, Джулия взяла его за руку.
— Любые условия, какие захотите! Я навсегда ваша должница!
— Вы должны будете передать Симеони мой приказ. Очень странный приказ…
— Каков бы ни был ваш приказ, мы с Габриэле в точности выполним его.
— Хорошо.
Михаэлис с безотчетным сожалением снял нежные пальцы со своего запястья и высунулся в окошко экипажа.
— Куда мы едем? — крикнул он кучеру, перекрывая цокот копыт.
— В Рим, падре.
— В Рим мы не едем. Выезжай из города и поворачивай на север. И чтоб лошади летели, как ветер!
СОУЧАСТНИК ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Мишель сразу понял, что обморок этой ночью отличался от остальных. Кольцо в виде змеи, кусающей свой хвост, дольше обычного вертелось между подсвечником и толстым томом «De Occulta Philosophia»[26] Корнелия Агриипы. Кроме того, он заметил, что, когда он произносил числовой ряд Абразакса, приостанавливаясь на каждой цифре, вращение кольца замедлилось.
Неожиданно он ощутил себя в замкнутом, темном пространстве, начисто лишенном многоцветья восьмого неба. Темнота кишела и переливалась более светлыми пятнышками вытянутой формы. Мало-помалу их контуры становились все яснее. Мишель застыл от ужаса. Стены вокруг него состояли сплошь из тысяч и тысяч скарабеев, которые ползали во всех направлениях по невидимым поверхностям, и нельзя было уже различить, где верх, а где низ.
Он понял, что его ждет свидание не с Парпалусом, а с Ульрихом, и похолодел. Это была первая встреча с учителем после его смерти. Рано или поздно она должна была произойти, но он наивно верил в то, что пройдут годы, прежде чем это случится.
Ульрих появился внезапно, в ореоле тьмы, покрытый с головы до ног своими любимыми насекомыми. Мишеля охватил такой ужас, что он не чувствовал тела, как бывает иногда с теми, кто получил внезапный сильный удар: они теряют чувствительность. Он едва заметил странный отсвет на крыльях жуков. Все его внимание было поглощено фигурой самого могущественного из магов, какого когда-либо знало человечество, и самого злобного врага человечества.
В Ульрихе ничего не осталось от того тщедушного старичка, каким он был в последние годы жизни. Теперь перед Мишелем появился могучий гигант с глазами, внутри которых горел скрытый жестокий огонь. Длинная борода еле виднелась из-под покрывших ее насекомых, и маг гладил ее возникающей ниоткуда рукой, стряхивая жуков гроздьями.
— Рад видеть тебя, Мишель, — сказал Ульрих.
Голос его доносился издалека и, казалось, обволакивал со всех сторон.
Мишель никогда бы не поверил, что сможет ответить, однако нашел в себе силы и сказал довольно уверенно:
— Уже два года, как мы не виделись, учитель, со дня вашей агонии в гробнице триумвира.
Величавая фигура Ульриха слегка искривилась, и непонятно откуда послышался хриплый смешок. Создалось впечатление, что это захохотали скрытые во тьме скарабеи.
— Годы? Дни? Сынок, я не могу считать время, как ты.
Смех затих.
— Любопытно быть мертвым. Думаю, большей свободы не существует. Особенно когда ощущаешь себя хозяином измерения, в котором пребываешь.
— Хозяин — Бог, — отрезал Мишель, правда без особой уверенности.
— На уровне максимы это верно. Тем не менее, как я уже говорил тебе перед смертью, закон Бога есть математика. Только числа могут быть ключом к созданному им космосу и ко всем его многочисленным сферам. Кто владеет математикой, владеет всем.
Повинуясь инстинкту, Мишель возмутился:
— Нет! Единственный закон — это закон любви и влечения. Если бы предметы, люди и души не имели взаимного влечения, ничего бы не существовало. Голая математика делает Бога ненужным, значит, она святотатственна.
Внушительное лицо Ульриха сморщилось.
— Как же далеко ушел ты от тех концепций, которым я тебя учил, когда ты был еще юнцом! Вселенная — это хаос, управляемый только законами чисел, а Бог — не что иное, как серия пропорций и равновесий. В его чертеже единичные сущности ничего не значат, ибо он сам — чертеж, а не сущность.
— Ошибаетесь, учитель. Бог — это любовь, а значит, эмпатия. То, что происходит между мужчиной и женщиной, происходит также между атомами и самыми малыми частицами вещества. Все, что существует, имеет дуальную форму. Бог — это сила, создающая из дуальности единую сущность. Уникальную.
Ульрих, на удивление, согласился.
— То, что ты говоришь, может быть, и верно. Ты же знаешь, что мироздание — реальность психическая, а не физическая, оно создано из мысленных излучений живых существ. Твоя концепция космоса приемлема, но не превалирует. Век, в котором живешь ты и в котором жил я, увидел, что она слаба. Потомки, уверяю тебя, примут мою концепцию. Я хорошо их вижу. Изменится мысль, а вместе с ней изменится и мироздание, перестроившись под мою модель.
Мишеля охватила смертельная тревога.
— Господь до этого не допустит!
— Господь ограничивается тем, что создает измерения. Люди сами формируют свой земной мир.
Ульрих досадливо махнул рукой, и тучи насекомых полетели в разные стороны, вспыхнув серебром.
— Хватит, Мишель. Я хотел только сказать, что я тебя жду. У тебя не так много лет впереди. Когда ты отправишься вслед за мной, ты сам решишь, оставаться ли примерным учеником, каким ты был когда-то, или бросить мне вызов. Во втором случае ты проиграешь. Твой закон влечения утратит всякую силу.
— Я никогда не стану твоим рабом!
— Тогда навсегда исчезнешь в облаках сознания, плавающих в эфире, и не сможешь со мной сразиться. Хочешь, скажу одну вещь? Спустя век после твоей земной эпохи магия перестанет работать. Спустя два века над ней станут насмехаться. Спустя три в нее перестанут верить.
Очертания Ульриха стали расплываться.
— Да и сейчас уже единственное, что ты можешь как маг, — это заставить Парпалуса показывать тебе фрагменты будущего. Твои пророчества будут считаться верными, только когда сбудутся, следовательно, тебе они ни к чему. Так что ты не более чем жалкий торговец альманахами.
Ульрих исчез, и Мишель оказался по пояс в море, отливающем млечным цветом, под таким же млечным небом, по которому неслись облака. Он увидел далекие, словно высеченные из камня неподвижные фигуры: божества, демоны, драконы — все, что населяло сны и кошмары человечества с незапамятных времен. Потом и это видение исчезло, и реальность обрушилась на Мишеля с жестокой болезненностью резкого звука, который терзает барабанные перепонки после долгого периода глухоты.
Он очень удивился, обнаружив себя у фонтана на площади дез Арбр, теплым солнечным утром. Его окружала толпа, собравшаяся вокруг помоста, на котором рассаживались представители власти Салона. Он понял, что с момента, когда кольцо начало вращаться, должно было пройти не меньше двенадцати часов. Церемония в честь Адама Крапонне, наконец завершившего строительство канала, была запланирована на следующий день после его ночного магического сеанса.
Бывший первый консул Марк Паламед увидел его с помоста и сделал ему знак подниматься, но Мишель жестом же отказался. Его беспокоила толпа. Рядом с буржуа и простыми горожанами терлись ополченцы, закутанные в серые плащи, несмотря на июльскую жару. Причину их присутствия понять было нетрудно. На помосте, среди местной знати, Луи Виллермен по прозванию Кюрнье чванливо выставлял напоказ кокарду второго консула. Со времени своего назначения, силой проведенного 2 мая 1560 года, это была первая важная церемония, в которой он принимал участие. Видимо, ему хотелось, чтобы площадь наводнили его сторонники. Рядом с ним новый бальи, Антуан де Корде, весьма почтительно склонился перед супругой второго консула, Катрин Галин.
Мишель озабоченно скользнул глазами на правый фланг помоста, где стояла горстка солдат салонского гарнизона под командованием капитана Жана Изнара. Мишель немного успокоился, увидев рядом с офицером Бертрана, оставшегося в Салоне по разрешению графа Танде. Брат делал ему знаки рукой, словно хотел на кого-то указать.