— Ваше обвинение несправедливо! — заговорил Орлиас де Кадене, адвокат с площади Галле, что в квартале Бург-Неф, худой человек в поношенном плаще, который явно свидетельствовал о том, что дела его идут не блестяще. — Вы не хуже меня знаете, что плачевная ситуация сложилась только благодаря короне. Кардинал де Лорена в опале, Гизов прогнали. Екатерина Медичи сделала Антуана Бурбона своим главным советником и освободила принца Конде. В этом месяце вышел эдикт, разрешающий проповеди и богослужения в частных домах, то есть две тысячи реформатских церквей во Франции теперь узаконены. Салон — всего лишь малая частица большой мозаики.
Тут на ноги вдруг вскочил маклер по продаже скота из квартала Арлатан.
— Господин иезуит, это неправда, что мы, третье сословие Салона, ничего не делаем! А кто, по-вашему, поставляет оружие, деньги и вино господам Порселе? Они все еще в силе только благодаря нам!
Падре Михаэлис похолодел. Клан мелких дворян Порселе был его головной болью. Один из Порселе пытался в Провансе повторить то, что сделал в регионе Майны Ришелье по прозвищу Монах. Он сколотил что-то вроде милиции из отставших от своих частей солдат, безработных батраков, разбойников и идеалистов, и во главе этого воинства, под лозунгом правоверного католичества, совершал набеги на земли Шама, Лансона и Салона, охотясь на гугенотов. Чаще всего его жертвами становились крестьяне, живущие на отшибе. Его солдаты насиловали женщин, а потом вырезали все семьи поголовно, включая детей. Дома они грабили, трупы сбрасывали в колодцы, а завершалась операция обычно пожарищем.
Михаэлис часто спрашивал себя, не был ли тот самый полупан-полусвин, о котором говорил Нострадамус, владетелем Порселе? И в катрене, где говорится о Шалоне-сюр-Саон и Масоне, нет ли намека на два крупнейших кровопролития, устроенных вождем католиков в окрестностях Лиона? Ясно, что мрачные демарши самодеятельной милиции и послужили поводом к тому, что граф Танде доверил военное командование Триполи. К тому же крестьяне, до сей поры довольно консервативные, были так терроризированы этими бандами, что начали проявлять симпатии к гугенотам, и симпатии неуклонно росли.
— Я вижу, мы не вполне друг друга понимаем, — произнес падре Михаэлис суровым тоном, в котором сквозила ярость. — Реформатов не победить, вооружая бандитов и провоцируя беспорядки. Вы все порядочные, работящие и более-менее зажиточные люди. Чтобы восторжествовало дело католической церкви, вы сами должны стать примерными католиками. Как там называется ваше братство? Никак не могу запомнить.
— Братство Battats, то есть флагеллантов[28].
— Я понял, я ведь сам из Прованса. — Михаэлис нацелил палец на присутствующих и медленно обвел им аудиторию. — Чем занимается это ваше братство?
— Устраивает шествия, — ответили несколько голосов.
Михаэлис кивнул.
— Ясно. Шествия в течение года. Еще чем?
Ответа не последовало.
— Тогда отвечу я: ничем. Едва кончается шествие, вы чувствуете себя свободными от любых обязательств. Одни из вас вообще не ходят к мессе, другие исповедуются и причащаются только на Пасху, третьи продолжают есть мясо по пятницам. Многие из вас посещают бордели или развлекаются с горничными. Практически они нарушают все нормы, предписанные добрым католикам.
Лассаль запротестовал:
— Так и священники делают то же самое! Наш приходской, например…
— В этом-то и вся трагедия! — драматически перебил его Михаэлис. — Гугеноты побеждают не потому, что у них больше оружия, денег, сторонников или покровителей. Они побеждают потому, что блюдут чистоту нравов, а чистота — источник силы. Они побеждают потому, что предпочитают духовную жизнь, потому, что перед собой видят совершенно оскотинившихся, погрязших в грехе католиков, от кардиналов, известных мне, до дворян, известных вам. Я уже не говорю о тех немногих рабочих, что остались на нашей стороне. Все они ленивые разгильдяи и пьяницы, все плохо работают, а молятся еще хуже. Хотя, по существу, они всего лишь подражают своим хозяевам.
Михаэлису пришлось, несмотря на холод, вытереть вспотевший лоб. В амбаре наступила тишина. Многих поразило обличение грехов католиков и смутил намек на паразитизм рабочих, предмет постоянных жалоб.
— Для этого я вас и собрал, — продолжал иезуит. — Если ваше братство флагеллантов хочет завоевать авторитет, оно должно превратиться в нечто большее: в союз, в конгрегацию. Такие союзы уже существуют в Париже, Риме и Неаполе. Они пока еще делают первые шаги, но так бурно растут, что вынуждают гугенотов обороняться.
— А какая разница — конгрегация или братство? — спросил красильщик.
— Очень просто: конгрегаты, то есть союзники, ведут единый образ жизни. Причастие как можно чаще, лучше всего каждую неделю; каждые две недели собрание; молитвы и духовные упражнения каждую минуту, в течение всего дня; чистота поведения как непреложная норма. Вот что такое настоящий заслон против ереси.
Михаэлис говорил с пылом, но никого из присутствующих, похоже, не убедил. На фоне всеобщего смущения Лассаль взял слово за всех:
— Вы предлагаете нам стать чем-то вроде монашеской общины. Только непонятно, что мы получим взамен…
Михаэлис оценил искренность ответа. Он остался сидеть и обвел всех широким жестом.
— Прежде всего вы укрепите истинные идеалы христианства, а это, я полагаю, в сердце каждого из вас. Но есть и практическая польза. До сих пор вас, зажиточных людей, объединяла только вера и мало что еще. Став конгрегатами, вы станете единым целым. Вы будете больше общаться, вместе молиться и вместе составите контраст с гугенотами. Вы станете не просто маленьким отрядом, вы станете воистину правящим сословием и будете сообща защищать свои интересы во имя общих ценностей: чистоты, трудолюбия, порядка и молитвы.
— А рабочие, о которых вы говорили? — спросил мясник. — Слуги, грузчики, подмастерья? Мы должны их исключить?
— Ни в коем случае. Вы должны объединиться с ними на основе веры, которую разделяете. Но лучше будет создать из них другую конгрегацию, братскую по отношению к вашей, но особую. Выгода будет обоюдной: рабочие найдут в вас заботливых и понимающих хозяев, а вы в них — активные и послушные руки. Объединять вас будет вера, она же послужит гарантом вашего братства.
Теперь аудитория уже не была такой безучастной. Одни были не согласны, другие пытались их убедить. Со всех сторон раздавался шум, и Михаэлис был доволен. Почувствовав, что тон дискуссии накаляется, он поднял руку. Этого хватило, чтобы наступила полная тишина.
— Я не требую немедленного согласия, но и не хотел бы уйти отсюда ни с чем. Вы, господин Лассаль, отвечаете за конгрегацию флагеллантов в квартале Ферейру. Вы, адвокат Кадене, командуете в Бург-Неф. Кто из присутствующих с нами, можете подойти и записаться у них. Кто отказался, может сразу же уйти.
Это было очень рискованное заявление. Лассаль и Кадене были как раз настроены наиболее скептически. Однако ни мельник, ни безвестный адвокат не возражали стать руководителями правящего сословия Салона. Несогласных не оказалось: никому не хотелось, чтобы его исключили из общего собрания. Многие встали со своих мест и направились записываться в новый союз.
Удовлетворенный, Михаэлис поднялся с места.