Ульрих, похоже, ничего не заметил. Его голос, поначалу саркастический, теперь звучал почти умоляюще:
— Ну же, Мишель, бесполезно дальше ломать комедию. Пришло время решаться. Рядом со мной ты засияешь невиданной славой и получишь мощь, сравнимую с мощью Солнца. Сам Господь даст нам силу. Если же продолжишь бунтовать, твоим уделом станет жалкая жизнь, и никогда Око Зевсово не будет твоим. Ты станешь серой тенью и будешь вечно блуждать среди таких же серых теней.
Мишель его не слушал. Он впился глазами в хрупкую фигурку, медленно идущую по льду. Убедившись, что узнал ее, он выпрямился во весь рост.
— Зря стараешься, Ульрих. Троица, к которой я взывал, заступает на место. Вот первое враждебное мне существо, которое может меня любить.
Лед задрожал, гигантский эмбрион внутри его перевернулся, и точно так же перевернулись его триста шестьдесят пять отражений. Звезды снова сошлись в круг и засияли намного ярче.
Ульрих опешил.
— Но это не враг тебе! — воскликнул он. — Это твоя жена Жюмель!
К ним и вправду шла Жюмель, прекрасная и гордая, как в лучшие годы жизни с Мишелем. Она была смущена, но виду не подавала. Подойдя к мужу, она улыбнулась ему сияющей улыбкой.
— Вот и я. Я услышала твой зов.
Нострадамус улыбнулся в ответ.
— Знаешь, где ты находишься?
— Да, думаю, что знаю. После смерти я жила совсем в другом месте: не в раю, не в аду, а в какой-то полутьме. Но с самого первого мгновения я знала, что рано или поздно надо будет тебе помочь сражаться против этого…
Она ткнула пальцем в сторону Ульриха и показала ему язык.
Старый маг очень удивился, а потом расхохотался.
— Разве эта женщина, Мишель, подходит тебе в союзники как враг, способный соединиться с тобой в круге любви? Она ведь никогда не была тебе врагом…
— О, да, — сказала Жюмель, — мы жили вместе и любили друг друга. Но я никогда не отказывалась от себя самой в обмен на его любовь и довольно жестоко обходилась с ним, чтобы показать, что я ему не принадлежу.
Ульрих досадливо отмахнулся.
— Даже если это и так, все равно вам вдвоем меня не остановить. Конь Владыки Ужаса уже бьет копытом и изготовился к прыжку, пока Око Господне закатилось на небесах и светит на землю… Мишель, брось ты этот надоевший спектакль. Признай себя побежденным. Шехина утопает в крови, и скоро ее не станет.
На небе появились пугающие женские фигуры, погруженные в кровеносные сосуды. Нострадамус, не глядя на них, сделал несколько шагов вперед, стараясь не поскользнуться на льду.
— Я сам решу. Но сначала ты должен сказать мне, кто такой Владыка Ужаса, если не ты. Теперь ты триумфатор и можешь сделать это без опаски.
— Великий пророк просит меня объяснить значение его же собственного пророчества… Бедняга Мишель, ты воистину жалкий маг. Но я сделаю, что просишь, даже дважды, потому что разгадок две. Ты замечал, что Парпалус всякий раз, сообщая тебе любую дату, увеличивал или уменьшал ее на несколько пятидесятилетий или веков, чтобы ее труднее было узнать?
— Замечал.
— Ладно. В седьмом месяце тысяча девяносто девятого года Готфрид Бульонский захватил Иерусалим, посеяв там ужас. Roy Geffroy… Roy d'effrayeur…[32] Улавливаешь игру слов?
Нострадамус не смог скрыть растерянности.
— Значит, ужасное событие уже произошло задолго до того, как я родился на свет, и в будущем нет опасности?
— Да, если ты победишь в том поединке, на который меня вызываешь. Но ты уже убедился, что это невозможно.
Ульрих начал быстро расти, словно стремился занять всю Вселенную массой своего громадного тела. Звезды перестали двигаться, образовывая круг, и застыли, словно замороженные вселенским холодом.
— Победа будет за мной, то есть она уже моя. А это значит, что в тысяча девятьсот девяносто девятом году, когда знать развяжет глупые, претенциозные войны, в небе над землей появится Зеркало, то есть некая субстанция, которая, затемнив свет, отразит в небесные сферы все земные преступления. Это и будет Владыка Ужаса: он отразит во тьме весь ужас человеческого опустошения, когда люди становятся стадом и идут за своими вождями, за своими герцогами Ангулемскими, по пути слепого разрушения.
— Мне кажется, ты все это осуждаешь. Значит, какие-то чувства в тебе еще теплятся.
Ульрих пожал плечами.
— Может быть. Но я давно понял, что на самом деле всем на свете, и людьми в том числе, управляют законы хаоса и насилия. Важно завладеть всем этим и управлять слепым бурлением материи — и живой, и неживой. Для этого нужно исключить из мироздания женское начало, которое есть враг всякого варварства и верный союзник жизни. Вот и второй из признаков Зеркала. Когда свет затмится, Солнце потускнеет, а Луна станет черной. Как небесное тело, способное отражать свет, она перестанет существовать.
Нострадамус не совсем понял эти умозаключения. А вот Жюмель, кажется, поняла, потому что нахмурила лоб и тревожно вздрогнула.
Мишель же смотрел совсем в другую сторону: он заметил, что от созвездия Большой Медведицы отделилась маленькая звездочка и полетела к ледяной Вселенной, прочерчивая по небу тонкий огненный след. Свершилось то, чего он ждал.
Он весело взглянул на Ульриха.
— Ты еще пока не победил. Еще немного — и Троица будет полной, а круг замкнется.
Старик посмотрел на него с сожалением.
— Ты вызвал еще одного поддельного врага?
— Я вызвал еще одного настоящего врага. Способного меня любить, потому что уже очень любил когда-то.
Ульрих смотрел в небо с явным беспокойством.
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
Облик кардинала де Лорена, архиепископа Реймсского и безоговорочного главы дома Гизов, не вязался с его высоким духовным саном. Хотя лицо его и отличалось тонкостью черт, совершенно не свойственной фамилии, а близорукие глаза глядели задумчиво, крепкое тело, ловкость движений и галантная вальяжность манер заставляли думать скорее об аристократе, с легкостью переходящем от военных упражнений к занятиям искусством.
И уж никак в нем нельзя было заподозрить инквизитора, исправно исполнявшего свои обязанности, и еще меньше — бойца за дело католицизма, способного при необходимости на жестокое насилие. Зато все это можно было в полной мере отнести к массивному генералу ордена иезуитов падре Диего Лаинесу, который стоял у окна и разглядывал сад монастыря Сен Жермен.
Лаинес резко обернулся, сжав кулаки.
— Позорное зрелище! — крикнул он. — Католики и еретики спокойно, на равных, ведут диалог в течение месяцев. И о чем? О вопросах теологии, которые вправе ставить только церковный собор! Реальное присутствие Бога в эвхаристии! Законность поклонения святым образам! И подобные вопросы брошены в корыто на корм свиньям! Как вы могли такое допустить?
Падре Михаэлис, державшийся поодаль в углу, заметил, что у кардинала де Лорена дрожат руки. Прелат спрятал их под стол и пробормотал:
— Диспутов, которые развернулись поначалу в Пуасси, а потом и в этом монастыре, потребовала сама королева. Екатерина Медичи нынче целиком подпала под влияние своих советников: Франсуа Оливье и Мишеля де л'Опиталя. Идея встреч с гугенотами принадлежит им. Я должен был подчиниться.
— Подчиниться?
Падре Лаинес побагровел от гнева.
— Да вы не ограничились подчинением! Вы поддержали лютеранские, чтобы не сказать иконоборческие, тезисы против Теодора де Безе. Вы сделали из лютеранства одну из составляющих католической доктрины во Франции!
32
В транскрипции: Руа Жоффруа… Руа д'ефрейер… Звучание действительно сходное.