Михаэлис закончил свою речь очень убежденно: он действительно верил в то, что говорил, по крайней мере, в отношении Джулии. Однако именно она и глядела на него скептически. Что же до Симеони, то он вообще ничего не понял.
Иезуит подбирал слова, которые могли бы помочь ему лучше объяснить свою мысль, но тут из коридора послышались крики, хлопанье дверей и торопливые шаги. Он вскочил с кресла и бросился к выходу. Замок пришел в невероятное возбуждение: слуги с растерянными лицами носились взад-вперед по коридору, повсюду тревожно перешептывались группы выскочивших из комнат придворных.
Падре Михаэлис обратился к какому-то францисканскому монаху, пробегавшему мимо в полном отчаянии:
— Что случилось?
Монах посмотрел на него полными слез глазами.
— Случилась трагедия, настоящая трагедия! Один из проклятых еретиков убил герцога де Гиза!
— Где это произошло?
— В Орлеане, который только что заняли наши. Сейчас герцога, завернутого в саван, везут сюда. Кто защитит теперь католиков?
Михаэлис сознавал всю важность момента, но в мозгу его вдруг всплыла неожиданная мысль: не на это ли убийство намекает катрен Нострадамуса о Королевском павильоне и о Герцоге под покрывалом?
Но на фантазии времени не было. Никогда еще вооруженное столкновение между католиками и гугенотами не было так близко. И проекты, о которых он говорил Екатерине Медичи, уже не смогут осуществиться так быстро, как он надеялся.
ДВА ЛИЦА МАГИИ
— Ужас этого зрелища граничил с безумием, — сказал смертельно бледный Франсуа Берар. — Меня чуть не стошнило, но покинуть Гревскую площадь я был не в силах. Толпа, окружившая его, аплодировала, словно на большом празднике. Только некоторые женщины украдкой плакали: явно выражать свои чувства там было опасно для жизни.
— Говорят, приговоренный, некто Потроль де Мере, сознался, что убил герцога де Гиза в отместку за адмирала де Колиньи, — заметил Мишель.
Они с Бераром сидели в кабинете, возле открытого окна. На улице стояла необычная для конца марта духота. Тут же сидел котенок, который часто приходил к Мишелю по ночам и, потягиваясь, глядел в сторону замка. Видимо, крыши стали очень горячи для его лапок.
Берар покачал головой.
— Если Потроль что-то и говорил, я его не слышал. Он был далеко от меня, и, потом, не думаю, чтобы он вообще мог говорить. Но он кричал, и как кричал! Палачи рвали его на куски раскаленными щипцами, следя при этом, чтобы не нанести смертельных ран. Дважды он потерял сознание, но его привели в чувство холодной водой. Толпа развлекалась, указывая палачу, куда еще можно воткнуть щипцы, но все голоса на площади перекрывали вопли приговоренного.
Мишель закрыл глаза.
— Господи, какой ужас!
— И не говорите! Когда же крики Потроля начали стихать, привели в исполнение последнюю часть приговора, пока осужденный снова не потерял сознания. Его уложили на столе и привязали за руки и за ноги к четырем лошадям, которых потом как следует подхлестнули. Руки и ноги стали вытягиваться, и Потроль в последний раз закричал нечеловеческим голосом, а потом тело его разорвалось на части, и помост обагрился кровью.
— Казнь цареубийцы…
— Да. Для многих католиков герцог и был монархом.
Берар тряхнул головой.
— Тут мне удалось наконец выбраться с площади. Потом я узнал, что туловище Потроля сожгли, а голову, руки и ноги насадили на колья и выставили на всеобщее обозрение на городских воротах и на здании муниципалитета. Наверное, они и сейчас там.
Они немного помолчали, и Мишель заметил:
— Такой кровавой казнью королева-регентша, видимо, во-первых, хотела предупредить гугенотов, во-вторых, еще больше обозлить католиков.
— Я склоняюсь ко второй гипотезе. Ожесточившись на злосчастного Потроля, корона одновременно договаривалась в Амбуазе о перемирии с реформатами и дала им разрешение на богослужения повсюду, кроме Парижа и окрестностей. В настоящий момент парламент уже, наверное, ратифицировал соглашение.
— Странное соглашение, — заметил Мишель. — Реформатам позволено отправлять богослужения по-своему, но только в пределах обиталищ аристократов. А это означает, что, к примеру, здесь, в Салоне, реформаты просто не смогут проповедовать. Кто же для того, чтобы послушать проповедь, поедет специально в замок Мованов или других аристократов-гугенотов? Наверное, мало кому захочется.
— Мир нужен и одной и другой стороне. Думаю, соглашение в Амбуазе устраивает всех. И это важно.
Снизу донесся голос Жюмель, которая отчитывала кого-то из детей. Скорее всего, досталось, как всегда, самому непоседливому, Сезару. Мишель заметил, что вертит в руках забытое на столе кольцо в виде змеи, кусающей себя за хвост, и вспомнил о цели визита Берара.
— Итак, вы получили, пусть и с опозданием, мое письмо от двадцать седьмого августа прошлого года.
— Слуги вручили мне его сразу же по возвращении из Парижа. Как видите, я явился к вам немедленно.
— Вы действительно уверены, что избрали правильный путь? Имейте в виду, этот путь опасен.
Мишель протянул руку к шкафу и достал несколько брошюр.
— Смотрите, не проходит месяца, чтобы кто-нибудь на меня не напал. Вот памфлет в стихах некоего Конрада Бадиуса из Женевы. Он называется «Добродетели нашего маэстро Нострадамуса» и обвиняет меня в бездарности как поэта и как астролога. А самая свежая — вот эта анонимная брошюра под названием «Палинодии Пьера Ронсара»[34]. Автор перифразирует стихи, которые Ронсар посвятил мне, и называет меня жуликом, а то и похуже.
Берар пожал плечами.
— Не стоит обижаться на такие пустяки, Мишель. Ваша слава слишком велика и во Франции, и за ее пределами.
— И тем не менее меня все время преследуют фальсификации изданий. Самые коварные из недоброжелателей явно метят в то, чтобы натравить на меня инквизицию как на еврея и некроманта. Другие утверждают, что моя астрология весьма приблизительна и отнюдь не на ней базируются откровения и предсказания.
— Дураков всегда хватало, но ваше положение позволяет вам не обращать на них внимания.
— Но дело в том, что зачастую они правы!
Мишель заметил, что говорит вещи, которые могут его скомпрометировать, но не мог остановиться, да и не хотел.
— Я многие годы пользовался эфемеридами, напечатанными в Венеции, даже не замечая, что для других мест нужны другие меридианы. По большей части мои астрологические расчеты ошибочны или очень приблизительны. А вот предсказания — другое дело. Для них астрология — только алиби, на самом деле они основаны на магии.
Берар кивнул.
— Знаю. В письме вы выразились достаточно ясно. И я имею твердое намерение идти вашим путем, Мишель, даже по скользкому склону алхимии. В Париже я встретил вашего друга Дениса Захарию…
Это имя вызвало у Мишеля теплое воспоминание, и он улыбнулся.
— Я хорошо его помню. Как его дела?
— Я бы сказал, хуже некуда. Король Наварры Антуан Бурбон перешел в стан католиков, а потом умер в Руане в сентябре прошлого года, и Захария лишился покровителя. Он жил в Германии, потом вернулся в Наварру и вынужден был оттуда бежать, потому что Жанна д'Альбре требовала от него полного присоединения к партии гугенотов и очередной порции золота для нужд повстанцев. А ему претит любое проявление фанатизма.