Ресмон рассмеялся, хлопая здоровой рукой себя по бедру.
— Как ловко ты выкрутился! Ещё и императора приплёл! Не боишься, что за такие слова к тебе снова привяжутся законники?
— Там, куда мы идём, с меня спросит сам Дэсарандес, — хмыкнул я. — И почему-то мне кажется, что мои слова придутся ему по душе.
Лечение моего… друга — всё-таки друга, да, — длилось до самого вечера. Даже, скорее, ночи. Пришлось переделывать его ладонь на несколько раз. Но, вроде как, по итогу всё было правильно. Но в этом я не был уверен на все сто процентов. Потому что лишь глупец думает, что тело состоит из нескольких элементов: мясо, кости, кровь и немного жил, которые соединяют всё воедино. А вот ни хера! Там столько всего понамешано, да причём столь мелкого, что разобраться вот так сходу получается далеко не всегда. А тут — вырастить с нуля! Из ничего!
Однако я, не профильный целитель, сумел это сделать. Наверное, на экзамене в Третьей магической такое засчитала бы и «госпожа» Треттер. Впрочем, где та школа? Осталась в сытом и благопристойном Тасколе. Я же — в колонии, причём одной из самых неприятных — грёбаном Сизиане. Как Дэсарандес его захватывал⁈ Нет, понимание есть, да и историческую хронику я читал, но… тьфу, Триединый бы их всех побрал…
Спать я лёг с целью обдумать момент создания при помощи рун некой абстрактной цепочки, которая могла бы откатить время вспять. Благо, теперь я знал больше, чем ранее. Не идеал, далеко не идеал, но… Возврат времени… Это было бы просто чудо! Мало того, что позволило бы магам продолжить жить более двух лет, так ещё и…
— Люмия, — улыбнулся я. — Можно будет вернуть её…
— Ты некромантом что ли решил заделаться? — прокомментировал Ресмон мои неосторожные слова. — Оставь ты эту мысль. Ни разу, за всю историю, никто не воскрешал мёртвых. Даже боги.
И я не стал с ним спорить, вспоминая его крестьянское наследие и неумение читать. Он во всём был прав. Есть чудеса, недоступные даже богам.
На утро Эбербаш заявил, что правильнее будет дождаться вечера и ночи, чтобы избежать дневного пекла, так как прошлый день достался каравану с большим трудом.
— Мы уже прикинули направление, — объяснил он. — Шарские кряжи до сих пор видны, — мужчина махнул рукой в сторону востока. — А значит, мы уверенно можем двигаться в сторону Агвана. Следовательно, будет проще облегчить себе путь. Дождёмся ночи.
Разумеется это было сказано неспроста. Мне пришлось перепроверить недавно исцелённых, а потом разрисовывать телеги рунами. Уже под вечер, когда караван двинулся в путь, засев в повозку, начал эксперименты по восстановлению свежести у мяса. В каком-то роде Ауст был прав. Гниение — процесс, который можно причислить к болезни. Та же гангрена, например. Вот только… я не знал, как с ней работать. А значит, придётся заниматься «любимым делом» — тыкаться наугад, словно слепой щенок. Впрочем, время и возможность позволяла, так что… можно и потыкаться. Хуже от этого точно не будет.
Спустя пару часов неспешного пути вышел прогуляться. Вонь тухлятины вконец достала. Нужно было проветрить мозги.
Остатки некогда величественного каравана переходили через глубокие высохшие русла, проложенные редкими зимними дождями (смена сезонов была даже в пустыне), и взбирались на барханы. Люди болтали и даже смеялись. Смерть, казалось, осталась далеко позади. Почему нет? Враг повержен. Месть свершилась. У каравана снова была пища и вода. Даже купцы заполучили замену своим товарам, включая и приличные запасы золота. Некоторые одним лишь им умудрились отбить затраты на всё путешествие. И хоть мёртвых было жаль, но конечный результат давал повод для осторожного оптимизма, так что — почему бы и нет?
Я их понимал. Не во всём, не полностью, но понимал. Как и тех, кто смотрел на них потухшим взглядом. Эти люди потеряли друзей, родственников или возлюбленных. Прямо как я.
И всё же, вдыхая прохладный ночной воздух, наполненный привычными запахами пустыни, я чувствовал, что меняюсь. Слишком быстро и в очередной раз. Куда это приведёт меня?..
Опыт. Всё зависит от жизненного опыта. С каждым днём, незаметно для себя, ты меняешь собственное восприятие. Посмотрев на самого себя, жившего год назад, ты лишь посмеёшься над этим наивным человеком. Но что будет, если взглянуть на себя десятилетней давности? Особенно остро это воспринимается молодыми людьми, такими как я. И пусть в моём случае речь о десятилетней давности не идёт — мне тогда было шесть лет. Но вот о самом себе годичной давности — легко. Надменный и кичливый сноб! Ха-ха-ха! А что я скажу о себе нынешнем ещё через год? А о себе прошлом? Одновременно и хочу, и не хочу увидеть этот миг.