Пауза. Он посерьезнел.
– Я не думаю, что ты сам напал на того парня. Может, ты не услышал, но я сказал, что ситуация обстояла «слегка иначе»… по моему мнению.
– Хорошо подмечено – «слегка иначе», – огрызнулся я. – Вот только все, что я говорил про суд и про то событие – было правдой.
– Да, но все-таки что-то не вяжется. Дело в деталях. Предположим, этот парень подошел к тебе на улице. Он был пьяным и вредным – богатые детки такими бывают, это, так сказать, их любимое амплуа. Он был самоуверенным, поскольку привык, что из любой ситуации его за уши вытянут, шлепнут по заднице и отправят дальше бороздить просторы роскошной жизни. Ты, возможно, отреагировал грубо, что вполне тебе свойственно, и он достал нож. В потасовке тебе удалось завладеть ножом и, чтобы не погибнуть, пришлось его применить. Ситуация вроде бы логичная. – Виктор почесал подбородок, погрузился в себя. – Ты удивишься, если узнаешь – сколько людей в наш гуманистический век носят с собой нож или пистолет. И как много из них достают оружие в критических ситуациях. Чем дальше мы от кровавого прошлого человечества, тем больше им это кажется просто игрой. Правда, даже среди этих людей ничтожно малый процент доходит к тому, чтобы применить оружие. В твоем случае это произошло и здесь как бы все понятно… Но то, что последовало потом – для меня загадка. Если бы ты нанес ему один-два удара, это было бы убийство из самозащиты. Но ты искромсал человека в клочья… Почему? Откуда вдруг такая жестокость?
Внутри у меня все похолодело. Виктор говорил об этом так, словно знал все досконально и лишь разыгрывал неведение.
– Может, у тебя был неудачный день, – продолжал он. – Может, предыдущие события разболтали тебе нервы. Но этого еще недостаточно для объяснения. А вдруг у тебя всю жизнь это копилось?.. И подавлялось. И ты ждал повода, чтобы наконец-то выплеснуть гнев. Возможно, ты много лет в тайне мечтал совершить убийство, но хотел, чтобы это был человек агрессивный и склонный к насилию. Ты ведь гуманист и не терпишь подобных вещей. Таким образом, как будто искупаешь грех за свои темные стремления… Не знаю, думал ли ты об этом в тот день, но повод тебе подвернулся отличный. Что может быть лучше, чем убить опасного ублюдка из самозащиты. Жаль только, что ублюдок оказался влиятельный, иначе тебе бы сошло это с рук. Хотя вряд ли, с учетом того, как ты вошел в раж.
Что происходило с моим лицом? Сперва мне показалось, что оно застыло, словно маска. А потом отделилось от меня и продолжило выполнять функции без моего участия. Во мне же трепетал мальчишка, которого отчитывали за издевательства над мухой. И все тот же стыд, заставляющий съеживаться. Проблема была не только в том, что Виктор сказал правду, а еще и в том, как он преподнес эту историю. Небрежно, поверхностно, но тем не менее выхватил самую суть. На суде таких речей не звучало. Там все доискивались причин моей личной неприязни к убитому, не понимая, что он стал для меня ключевым образом. Так и не узнав до конца мотив, они отрыгнули шаблонную версию и радовались, что назначили мне казнь. Мало ли, что еще вытворит такой непредсказуемый субъект.
Помолчав немного, Виктор продолжал:
– Хоть твоя история достаточно необычна, она все же не уникальна. В мире нередко случаются убийства, на первый взгляд ничем не мотивированные. Люди вполне приличные вдруг взрываются и совершают кровавое преступление. Так что не далеки от истины были обвинители в суде, когда объясняли причину твоего поступка. А все это происходит потому, что свойственная человеку агрессивность, жестокость, желание причинять другим боль – никуда из нас не девались. Они посеяны природой и взращены прошлыми поколениями. На протяжении тысяч лет человечество лелеяло их, прикрывало лозунгами и честью. С расцветом гуманизма их попытались упразднить, но наверно прошло еще мало времени. Эти качества людей забиваются внутрь и порой неожиданно дают о себе знать, спровоцированные ничтожным поводом. Накопленная агрессия, всепоглощающая из-за долгого скрывания, съедает человека, словно жерло пожара. В прошлом, когда насилия было больше, человек легче с ней справлялся, потому что периодически выпускал ее. Жестокости был выход и возможность себя применить, как это ни печально. Теперь же это мрачный зов природы из глубины веков, подавленный инстинкт.
Удивительно, но после этих слов я испытал облегчение, даже благодарность к Виктору. Его речь будто оправдывала мои наклонности и деяния, масштабировала их до уровня общества, тем самым избавляя меня от одиночества перед этой проблемой. Спасительное избавление… Я снова ощутил порыв дружеской признательности к Виктору, несмотря на все его предыдущие слова.