Виктор замолчал и уже не смотрел на меня. Но я почувствовал, как по телу пробежала дрожь.
– Откуда ты можешь знать?!.. Кто там что себе думает.
Вопрос вырвался неожиданно. Я был удивлен и испуган, но голос мой, как обычно, прозвучал с угрозой.
Виктор презрительно взглянул на меня.
– Неужели ты заговорил? А то ведешь себя так, будто я тут издевался над тобой и не сделал ничего хорошего. – Он обиженно отвернулся. – Да уж, мало кто понимает, чем я здесь занимаюсь.
Я не отреагировал на его выпад. Что это вообще за цирк?! Я сижу, привязанный к стулу, со мной играются, как с подопытной крысой, смотрят, что будет, если подергать за ниточки, а он еще ждет благодарности?! Уверен, что никто из предыдущих участников его тоже не благодарил. С тем, как он людей водит за нос и упивается своей властью… Я бы сейчас с удовольствием раскроил ему череп, сфотографировал и перед смертью показал ему фото, чтобы он увидел, что его мозг ничем не отличается от других. А все его речи – это самодовольство и интеллектуальная дрочка, ничего более. И пусть сдохнет с пониманием – кто он такой, ведь он так мечтает, чтобы мы сдыхали с этим пониманием.
Виктор встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Настоящий ученый, обдумывающий великие идеи. Таким он хотел казаться в своем белом халате.
– Ты можешь не слушать меня, если тебе неинтересно, если тебе плевать, – заговорил он. – Я так или иначе доскажу все до конца. Хотя бы для себя и ради эксперимента. Кроме тебя, немало людей прошло через это, и я уже многого натерпелся. Некоторые были лучше, некоторые хуже. Ты должен понять, что не являешься уникальным для своей социальной прослойки. Да и я понимаю, что глупо надеяться встретить спокойного и разумного человека, среди осужденных на смертную казнь. Хоть я выбираю не отпетых головорезов, а людей, которых, так сказать, случайно занесло в этот круг. Но мне запрещено проводить опыты на других, потому приходится довольствоваться тем, что есть. А знаешь, какая главная причина запрета? Добровольное согласие. Если бы испытуемый с самого начала понимал, что его ждет и подписывал открытое соглашение, то участников стало бы гораздо больше. Но такой подход противоречит самой сути эксперимента, он просто не состоится, если человек будет сразу все знать.
Камнем преткновения стал момент этичности. Мол, нельзя залазить человеку в голову и расшифровывать его мысли, тем более без его ведома. Закон о сохранности личных данных требует неприкосновенности в таких вопросах. Однако даже фотоны ведут себя иначе, когда за ними открыто наблюдают, что уж говорить о человеке. Если он поймет, что его мысли слышат, исчезнет искренность, и он станет совсем по-другому думать и поступать. То же самое произойдет, если испытуемый узнает, что его ждет в конце и зачем, собственно, затевается этот эксперимент.
Я заметно напрягся и инстинктивно дернул конечностями, пытаясь освободиться. Виктор взглянул на меня, как на обиженного ребенка, которому он отказал в покупке сладости.
– Женя, да не переживай ты так. Мы не знаем каждую твою мысль досконально. Наша программа не умеет читать мысли, к тому же прочитать их скорее всего невозможно. Мы же не думаем последовательным текстом, лишь малые отрывки проговариваем внутренним голосом. Остальное – это просто импульсы. А наша программа скорее… улавливает общее настроение. Так как она подключена к тебе и комната – продукт вашего совместного творчества, то она легко фиксирует твои нейронные связи, порывы сознания. Эта чисто математическая для нее информация накладывается на сведения о тебе, которые мы получили из предварительных тестов… А почему же, ты думаешь, их было так много? Конечно, наша система еще получает данные из соцсетей и вообще, прочесывает интернет в поисках всего, что с тобой связанно, но это второстепенно. Основу закладывают тесты, это выжимка твоей личности.