Виктор стал прохаживаться взад-вперед возле камина, заложив руки за спину, и продолжил:
– Что ж, как я и говорил, история эта очень банальна. Убийство на почве страсти. Но это лишь при поверхностном рассмотрении. В ней есть много деталей, которые делают ее уникальной, лично моей.
После мы долго молчали. Виктор вернулся в свое кресло, стал хватать тонко нарезанный сыр и хамон, жевал вперемешку. Кусок сыра упал на его безупречные брюки, он небрежно смахнул его на пол. Мы еще выпили. Я все ждал, когда он задаст мне встречный вопрос, но собеседник долго выдерживал паузу. Наконец он заговорил:
– Теперь твоя очередь рассказывать историю.
Мне не очень хотелось с ним делиться, все-таки я впервые его вижу. Момент сентиментальной близости прошел.
– У меня она не такая интересная, все произошло быстро, – ответил я. – Я шел по улице в центре – поздно возвращался домой из гостей – и ко мне вдруг прицепился один парень. Как я потом узнал, он перся из какого-то клуба. Он был пьяный в стельку, стал нести какую-то чушь, потом вдруг взбесился и достал нож. Ты ж знаешь, как быстро меняется настроение у таких ребят… В общем, мне пришлось защищаться и в драке так получилось, что я убил его… Я его сильно порезал… от страха конечно, – я запнулся, подбирая слова. – Короче, это было убийство из самозащиты, но мне не повезло. Этот парень оказался сыном одной большой шишки из политики. И конечно, они все так обставили, будто я на него напал. Пытались даже приписать мне политические мотивы, но эта версия быстро лопнула, потому что под ней не было оснований. Тогда стали тянуть в сторону того, что я псих… Вот так все и вышло, – закончил я, разведя руками.
– А как им удалось доказать, что ты псих? – спросил Виктор.
– Они не доказали. Но меня это не спасло. – Я помедлил. – Они не утверждали, что я вообще был сумасшедшим, тогда бы меня отправили в психушку, а не приговорили к смертной казни. К тому же все видели, что я нормальный. Осознаю происходящее, не выдумываю каких-то безумных версий. Нет, их объяснение строилось на неожиданном нервном расстройстве. – Далее я сделал глумливый тон: – Типа, все мы можем взорваться. Во всех нас сидит что-то темное и жестокое, и на протяжении жизни мы это сдерживаем в себе, и можем даже не подозревать, и так далее… Просто потому, что не могли ничего другого придумать.
– И им удалось убедить в этом суд? – удивился Виктор.
Я махнул рукой.
– У них глубокие карманы, туда и весь суд поместился.
Виктор хмыкнул с задумчивым видом. После долгой паузы сказал:
– Да уж, вот так – одна случайность и жизнь сломана. Получается, что оба мы пострадали из-за других людей, которых случайно убили.
Я посмотрел на иллюзорные языки пламени в камине и слабо усмехнулся. Мне не очень понравилось такое сравнение наших ситуаций, но я ничего не сказал. На этот раз Виктор предложил выпить. Когда наши бокалы наполнились, он поднял свой и произнес:
– За то, чтобы прошлое не ранило нас, а наполняло силами.
Похоже, мой собеседник любит пофилософствовать. Ну что ж, это лучше, чем если бы он болтал лишь о том, как набил кому-нибудь морду или где-то что-то стырил, как мой предыдущий сокамерник. Хотя в идеале было бы сидеть с молчаливым соседом.
Вскорости мы допили коньяк, под конец налегли на закуску, и меня разморило. Я опьянел, потому что давно не пил, и захотел прилечь. Непонятно – день сейчас или ночь, комната была без окон, а телефоны заключенным запрещалось иметь. Может, это часть эксперимента – чтобы мы не знали, сколько прошло времени, чтобы оказались полностью отрезаны от прошлой жизни и остались наедине со своими желаниями.
У стены, невдалеке от комода стояли часы – высокие старинные. Но находились здесь скорее для декора, потому что стрелки их застыли на двенадцати и не двигались с тех пор, как я сюда попал.
Дверей здесь тоже не было, и я не помню, как оказался в этой комнате. Мне ввели снотворное, сказав, что путь в нее сверхсекретный. Очнулся я уже в кресле. Также они заявили, что искать потайной выход, в надежде сбежать – это глупейшее занятие. Во-первых – я его никогда не найду, во-вторых – потрачу драгоценное время, отпущенное на приятные вещи. А даже, если случится чудо, выход этот так запечатан, что я никакими силами не смогу его открыть, потому что любые желания, загаданные в комнате, не имеют на него влияния.
Я без всякого стеснения разделся до трусов. Сперва хотел сложить свою тюремную форму в комод, но после раздумал и бросил ее прямо на пол. Долой эту рухлядь, надо и себе что-нибудь заказать, подходящее к обстановке, например, фрак или сюртук. И еще цилиндр – вещи не из моей эпохи, которые я никогда в жизни не надевал.