Царь любил Владимира как храброго воина и родственника любимца своего, Бориса Годунова; он обрадовался его избавлению из плена. Владимир рассказал царю о геройском подвиге защитников замка, указал на Бойсмана, их начальника, и, упав к ногам царским, молил его о помиловании Шреффера и его дочери. «Да будет так, – сказал Иоанн тихим голосом, – в сей день довольно пролито крови, а дерзкие враги мои с ужасом услышат о каре Вендена». Царь хотел видеть Бойсмана; воины принесли его окровавленного и положили у ног Иоанна. Долго смотрел он на обезображенные черты героя и наконец сказал: «Дорого бы я дал, чтобы иметь более таких слуг; но ты безумно поступил, Бойсман, предпочитая смерть покорности царю русскому. Не на себя вы держали замок, и чем пресмыкаться у ног шведов или поляков, лучше бы вам просить у меня восстановления прав своих. Не вы мне, а я вам нужен». – «Я служил верно королю ливонскому, – сказал Бойсман слабым голосом, – но ни пред кем не пресмыкался: я рыцарь и только израненный, лишенный сил могу валяться в ногах чужеплеменного государя. Великодушие твое в Вендене мы видели с башен замка и решились смертью избавиться стыда и мщения. Суди меня и карай, но помни, что есть Высший Судия, который наблюдает и дела сильного, и страдания слабого». – «Отнесите его к другим пленникам!» – сказал Иоанн. Печаль омрачила лицо его. Бойсман умер на руках русских воинов. Последние слова его были: «Бог!.. Ливония!»
Царь возненавидел пребывание в Вендене: кровопролитие утомило его грозную душу. Угостив великолепным пиршеством воевод русских и знатных литовских пленников, он отпустил их домой, поручил войско воеводам: князю Тверскому Симеону, князьям Ивану Шуйскому и Василью Сицкому и с торжеством отправился в Юрьев, окруженный боярами, царедворцами и телохранителями. Магнуса везли за царскими обозами как пленника, а знатных его дворян гнали как стадо. В числе пленных была Элеонора с отцом своим; о них имел попечение Владимир, сопровождавший царя в звании второго оруженосца. Никто не мог проникнуть тайной думы Иоанна, и многие мыслили, что он казнит Магнуса за измену и ослушание. В Юрьеве решилась его участь. Иоанн, в присутствии всех знатных ливонцен, покорных русской власти, велел призвать к себе Магнуса, который явился к нему как жертва. «Забываю все, – сказал Иоанн, к удивлению всех присутствовавших, – дарую тебе и твоим людям жизнь и свободу: тебе назначаю Обернален с городами в удел, пока оружие решит спор наш с шведами и поляками о обладании Ливонии. Но помни, Магнус, что дело мастера боится и что я могу так же легко сокрушить, как и сотворить. Сиди смирно и не слушай никого: мои приказания да будут твоими советниками. Иди с миром!» Магнус преклонил колена и со слезами благодарил Иоанна, который, будучи всегда грозным, умел иногда быть и великодушным. «Я вижу твою тоску, юноша, – сказал Иоанн Владимиру. – Царское слово излечит недуг сердца: за верную твою службу награждаю тебя прекрасною женою и властью моею разрешаю брак с иноверкою. Отец ее провинился предо мною, но сей день есть день милости и прощения. Он не будет более при Магнусе, чтобы не смущал слабой души его советами ложными. В Москве я устрою судьбу его: он будет полезен мне в делах с чужеземцами. Ступай в Москву с новою твоею семьей: так я хочу!»