Жирондисты почувствовали, что теряют почву под ногами. Даже в Конвенте их господство не было полным. Мысли о безотлагательности радикальной организации исполнительной власти, о наделении Конвента функциями высшего исполнительного органа, короче говоря, о необходимости централизации управления, развитые Робеспьером и Дантоном еще на первом этапе кризиса (8–11 марта) и вложенные Маратом в лаконичную, парадоксальную формулу о необходимости «деспотизма свободы»{71}, все больше осознавались в Конвенте как требование общественного спасения. 6 апреля после продолжительных дебатов, несмотря на яростные вопли жирондистов о «диктатуре» и «тирании», приняли решение создать Комитет общественного спасения, орган, которому суждено было великое будущее. Чувствительный удар получили жирондисты и при выборах в новый комитет: ни один из них не был избран. Зато в комитет вошли Дантон и Делакруа. Тем самым Болото продемонстрировало, что не верит клевете жирондистов, объявивших Дантона соучастником Дюмурье.
Жирондистские лидеры, как и после событий 9– 10 марта, решили энергичной контратакой восстановить положение. Первый удар они нанесли самому ненавистному им вождю якобинцев, который еще 2 марта открыто назвал их «контрреволюционерами»{72} и по адресу которого они не раз кричали: «В Аббатство его, в Аббатство!»[3]. Они выбрали Марата, потому что своими призывами к революционному террору, своим «безжалостным срыванием масок»{73} он внушал наибольший страх Болоту, но в замыслы Гюаде, выступившего застрельщиком атаки, входил полный разгром якобинцев. Марату инкриминировалось обращение Якобинского клуба от 5 апреля, подписанное им в качестве председателя и призывавшее провинциальные общества добиться осуждения депутатов-жирондистов в департаментах. А в заключение своей речи, которую Гюаде не дали закончить, тот собирался потребовать опечатания бумаг Якобинского и Кордельерского клубов и роспуска муниципальных властей Парижа{74}.
Жирондистам удалось увлечь за собой Болото. 12 апреля они добились декрета об аресте Марата. Словесная перепалка перешла, таким образом, в борьбу не на жизнь, а на смерть. Преследование Марата, лишение его депутатской неприкосновенности, как отметил Маркс, создали «непосредственный прецедент для событий 31 мая»{75}.
Однако победой жирондистов в Конвенте борьба не закончилась, она переносилась на другую почву. Решить судьбу Марата надлежало Революционному трибуналу, судьи и присяжные которого были тесно связаны с муниципальными властями и секциями Парижа. Между тем в те апрельские дни уже зарождалось широкое антижирондистское движение парижских секций, чего так ждали лидеры якобинцев девятью днями раньше. 8 апреля в петиции Конвенту секция Бон-Консей обвинила жирондистов в причастности к заговору Дюмурье, в том, что они препятствуют обсуждению в Конвенте вопросов обороны, клевещут на парижан, на народные общества, и потребовала, чтобы монтаньяры покончили с жирондистами, прибегнув к силе закона{76}. Резко антижирондистским было в тот день и выступление секции Май, которую вновь возглавил Мёссар.
10 апреля жирондист Петион зачитал в Конвенте попавший к нему проект петиции парижских секций, выработанный активистами секции Хлебного рынка. Это был яркий обличительный документ. Его авторы не перечисляли обвинения против жирондистов, их вину они считали доказанной, и авторы обрушили свой гнев на сам Конвент, большинство членов которого, по их мнению, были «коррумпированы», за снисходительность к преступным действиям Дюмурье и жирондистов. Конвенту досталось и за то, что до сих пор не был издан декрет против скупщиков предметов первой необходимости и спекулянтов звонкой монетой.
«Двадцать раз вы обещали удовлетворить столь справедливые требования; однако зло увеличивается с каждым днем, а вы взираете на него спокойно. Означает ли это, что есть среди вас люди, заинтересованные в покровительстве монополиям? Или, может быть, иные надеются, что народ, утомленный недоступностью предметов первой необходимости из-з$ их дороговизны, смиренно попросит помощи и оков? Ошибаются те, кто так думает».