Авторы обращения требовали обвинительного декрета против преступных депутатов и замены тех, «у кого нет мужества защитить Республику». Оно заканчивалось горячим призывом к монтаньярам: «Спасите Республику! Если вы чувствуете себя не достаточно сильными, имейте мужество сказать нам об этом откровенно; мы возьмемся за ее спасение. Кризис, переживаемый нами, должен быть последним. Или вся Франция погибнет, или Республика победит!»{77}.
Секция Хлебного рынка, принявшая этот проект петиции, стремилась добиться присоединения к нему других парижских секций и вечером того же дня, 10 апреля, представила его на суд якобинцев. Робеспьер признал документ в основе хорошим, но потребовал внесения в него значительных поправок. Прежде всего ему не понравился угрожающий тон петиции: авторы обращались к членам Конвента со словами: «Послушайте нас последний раз…», и т. д. Конечно, Робеспьер отверг и утверждения о том, что большинство Конвента «коррумпировано». Он пожелал, чтобы текст петиции стал приемлемым для всех «друзей свободы», чтобы он был одобрен большинством и не вызвал возмущения департаментов{78}.
В поправках, которые предложил Робеспьер, отразились некоторые общие принципы его стратегии: убеждение в возможности привлечения большинства Конвента на сторону якобинцев, уважение прерогативы национального представительства и признание недопустимости его роспуска. Но сказалось, конечно, и то, что «девятый вал» кризиса, связанного с предательством Дюмурье, миновал, и якобинские вожди сочли необходимым изменить тактику. Характерно, что Робеспьер в многочасовой речи утром 10 апреля, разоблачив политическую линию жирондистских лидеров со времени Законодательного собрания, воздержался от того, чтобы, как он сделал это 3 апреля, решительно и недвусмысленно потребовать обвинительного декрета против них. Он и его соратники вновь главное внимание обратили на борьбу за общественное мнение всей страны. 5 апреля Якобинский клуб постановляет: направить народным обществам новое обращение, в котором призвать департаменты «наводнить Конвент петициями, выражающими официальное требование немедленного отзыва» жирондистских лидеров{79}. Робеспьер предлагает активизировать деятельность корреспондентского комитета клуба (информировавшего провинциальные народные общества о делах центрального столичного общества) и приступить к изданию патриотических газет и т. д. Вожди якобинцев стремились добиться благожелательного волеизъявления департаментов.
А делегаты 35 парижских секций, собравшись во дворце Епископства, переработали проект петиции секции Хлебного рынка в духе предложений Робеспьера и 15 апреля представили его в Конвент. В окончательном варианте обвинительная часть проекта была значительно расширена и заострена против жирондистов. С самого начала оговаривалось, что «большинство Конвента чистое» и что петиционерам чужда «анархическая» идея его роспуска. Но 22 депутата-жирондиста были поименно названы и осуждены как нарушившие, по мнению парижан, волю своих избирателей. Сформулировав обвинительный акт против жирондистских лидеров{80}, парижские секции отказались от вынесения приговора. Они требовали, чтобы выраженное ими мнение вместе со списком обвиняемых депутатов было послано в департаменты, присоединение которых, как они считали, даст ему силу закона и приведет к изгнанию из Конвента поименованных жирондистских лидеров{81}.
Итак, большинство парижских секций впервые определенно и официально высказало свое отрицательное отношение к жирондистам и их пребыванию у власти. У антижирондистского движения появился лозунг — устранить из Конвента 22 жирондистских лидера. Петиция 15 апреля, разработанная активистами секций под влиянием Горы и при тесном контакте с якобинскими лидерами, включая Дантона{82}, явилась выражением политического союза монтаньяров с парижскими секциями. В убедительную демонстрацию союза вылился и процесс над Маратом.
Когда в Париже узнали о декрете Конвецта против Марата, возмущению, похоже, не было предела. В народе стали говорить, что «плохие депутаты хотят удалить этого проницательного Аргуса». А люди поэнергичней требовали «дать отпор коварному замыслу Бриссо» и установить охрану у дома Марата из 400–500 вооруженных граждан. Полицейские донесения предупреждали о «всеобщем недовольстве» и возможности народного выступления. Робеспьер на заседании Якобинского клуба 12 апреля призвал членов общества и граждан с трибун разойтись по своим секциям, чтобы обеспечить в них спокойствие{83}. Прямого вмешательства народа не последовало, но его давление было зримым и весомым. 24 апреля Революционный трибунал признал обвинения, содержавшиеся в декрете Конвента, несостоятельными и при большом стечении бурно аплодировавших парижан оправдал Марата. С венком из дубовых листьев на голове, сопровождаемый многотысячной толпой{84}, Марат предстал перед Конвентом и вновь занял свое место среди депутатов. Расчеты жирондистов на то, что предание Марата суду дискредитирует якобинцев и их трибуна, потерпели фиаско. После процесса само его имя обрело такую популярность, что стало девизом, паролем, символом. «Да здравствует Марат!» стало боевым кличем для радикальных активистов, готовившихся к решающей схватке с жирондистами, лозунгом солидарности и сплочения всех демократических сил{85}.