Требования масс при подобном мышлении усваивались с трудом{143}. «Народ должен подняться не для того, чтобы запастись сахаром, а для того, чтобы изгнать разбойников», — вполне искренне мог заявить Робеспьер{144}. А как примечательны сетования Друга народа на то, что продовольственные волнения отвлекают Конвент от обсуждения «важных вопросов общественного спасения»{145}. Эту непоследовательность в демократизме якобинских вождей отмечали выразители настроений плебейства. «Если ты действительно друг народа, — обращался Бабеф от имени Фурнье к Марату, — если ты друг той его несчастной части, которая сделала все и для которой за четыре года не сделали ничего, о которой, кажется, до сих пор даже не подумали, будь постоянно на трибуне… пока не добьешься того, что осмелились потребовать Дюшозаль и Тальен, друзья санкюлотов: благосостояния неимущего класса»{146}.
Подобная критика, звучавшая в секциях, народных обществах, высказывавшаяся порой прямо в лицо депутатам Горы, конечно, приносила свои плоды, ибо за словом следовало действие: на площадях и улицах Парижа собирались многочисленные толпы возмущенных дороговизной и нехваткой предметов первой необходимости людей. Конвент осаждали делегации секций, требуя немедленного пресечения спекуляции, обесценения ассигнатов. Весной 1793 г. материальные нужды масс — и это главное — приобрели политическое значение той особой «силой обстоятельств», которая была четко выраженной «всеобщей волей бедного класса».
Итак, народное движение сделало введение максимума и других мер регламентации вопросом политики, причем политики очень конкретной. Никакие политические соображения не могли склонить к регламентации жирондистов, поскольку она противоречила их пониманию задач революции, интересам собственнических слоев, торгово-промышленной буржуазии, которые они отождествляли с интересами революции. Якобинцы тоже самим ходом политической борьбы, в которой они принимали непосредственное участие с 1789 г., оказались подготовленными к восприятию революции не только как столкновения абстрактных категорий, но и как более или менее конкретных общественных сил. «Чтобы победить буржуа, нужно объединить народ», — запишет Робеспьер в дни антижирондистского восстания{147}. В ходе перегруппировки сил весной 1793 г. антибуржуазные устремления городских низов и деревенской бедноты совпали с интересами революции, как их понимали якобинские лидеры, и это явилось решающим фактором изменения позиции последних.
«Поход на Конвент»
Складывание демократического антижирондистского, или якобинского блока есть процесс классовой перегруппировки сил, которая осознавалась как противостояние «богачам» и «буржуа» «бедняков», «рабочих», «неимущего класса». Повторю: «богач» или «буржуа» — это далеко не любой представитель того класса, которого современный историк отнес бы к буржуазии, а «рабочий» и «неимущий класс»— это совсем не пролетариат и даже не обязательно предпролетариат. В сознании современников Великой французской революции людей разделяло на классы не отношение к средствам производства, а образ жизни. Даже хозяин мастерской с десятком подмастерьев и учеников еще нередко сам работал с ними рядом, жил в одном помещении, обедал за одним столом. Его социальный статус определяло ремесленное звание, такой хозяин на языке своего времени мог называться «рабочим».
«Буржуа» жил на особицу, не смешиваясь с простолюдинами, которые допускались в его дом лишь как прислуга. «Буржуа» получал систематическое образование, посещал рестораны и театры, пользовался своим или наемным экипажем. Типичный «буржуа» 1793 года— «негоциант», купец — представитель той самой торгово-промышленной буржуазии, которую советская историография считает главной социальной базой жирондистов. «Негоцианты» еще в дореволюционной иерархии занимали особое положение среди третьего сословия, указом 1767 г. они квалифицировались как «живущие благородно» и имеющие право носить оружие{148}.
Полная противоположность «буржуа» — «санкюлот» по словесному портрету, составленному в среде секционных активистов: «Это существо всегда передвигающееся пешком, не обладающее ни миллионами… ни замками, ни слугами и живущее весьма скромно… на четвертом или пятом этаже. Он полезен, ибо может обрабатывать поле, ковать железо, жать, орудовать напильником, покрыть крышу, изготовить башмаки и пролить до последней капли свою кровь для спасения республики»{149}.