Решив еще в конце февраля — начале марта добиться устранения (Марат) или, как говорил Робеспьер, «нейтрализации» жирондистов, вожди якобинцев надеялись, что этой цели можно будет достигнуть с помощью общественного осуждения жирондистов в департаментах, которое выльется в легальные демарши (например, обращение с петициями в Конвент) и приведет к изменению позиции Болота. Правда, в критические дни начала апреля, когда Дюмурье угрожал походом на Париж, Робеспьер, Марат и их единомышленники обратились к парижским секциям с призывом к выступлению, но, осудив создание в Епископстве Центрального собрания, они фактически сорвали его организацию. Когда же после разряжения обстановки секции Парижа собрались выступить против Жиронды, то под влиянием якобинских лидеров они ограничились петицией, признававшей решающую роль, которую должно сыграть волеизъявление департаментов в судьбе партии Бриссо.
Якобинцы с помощью местных народных обществ энергично добивались осуждения жирондистов в провинции. Но при поддержке роялистов жирондистам в большинстве мест удалось сохранить свои позиции. Надежды демократических сил Парижа на департаменты не оправдались. «Дело погибло, если Париж не сделает нового усилия», — писали 23 мая из Лиона местные якобинцы парижским друзьям{219}. Стремясь опереться на провинцию в борьбе с якобинцами, жирондистские лидеры обращались к своим избирателям с подстрекательскими призывами, натравливали их на революционные силы Парижа, на комиссаров-монтаньяров.
«Нередко приходится слышать, даже публично, — писал один из комиссаров Конвента, Гарро, — что если Париж хочет господствовать, то следует отделиться от него и образовать самостоятельное государство»{220}. Агитация такого рода, как отмечалось в донесениях из провинции, деморализовала республиканцев, ослабляла их сопротивление роялистам. И это происходило в тот момент, когда революция нуждалась в удесятерении усилий для ее защиты.
Положение республики, ставшее критическим в результате измены Дюмурье, продолжало ухудшаться. 9 апреля австрийцы вторглись на территорию Франции и осадили Конде, 13 апреля — Валансьен. Дезорганизованная, плохо снабжаемая, не верящая своим командирам французская армия не могла оказать серьезного сопротивления. Дорога в глубь страны была, по существу, открыта, и спасением для Франции явилось лишь то, что австрийцы топтались на месте, верные средневековой стратегии, когда военные действия сводились к последовательному захвату крепостей. Но к этому моменту смертельной опасностью стала внутренняя контрреволюция. Вандейский мятеж разрастался, подобно опухоли, против которой не помогали никакие средства. То уже был настоящий внутренний фронт республики. 5 мая перед вандейцами капитулировал генерал Кетино с 4 тыс. бойцов и 10 пушками. Правда, вандейцы не угрожали походом на Париж, но они преуспели больше любой коалиции, отрезав от республики обширный край. Внутренний фронт грозил расшириться, поскольку продолжалось брожение в ряде районов, где произошли выступления против набора волонтеров, а в одном из них — в департаменте Лозер — Шаррье, провозгласивший себя «временным комендантом короля», собрал 2-тысячное воинство и захватил главные города Марвежоль и Манд. Требовался немедленный перелом в организации отпора внешней и внутренней контрреволюции. Но Комитет общественного спасения, создание которого породило у якобинских лидеров определенные надежды, выполнял в основном функции связи с комиссарами — депутатами Конвента, командированными в провинцию и в армию. Превращение его в полномочный правительственный орган срывалось из-за противодействия жирондистов.
Робеспьер и его сподвижники в полной мере осознавали глубину переживаемого страной кризиса, а угроза жирондистского переворота побуждала расстаться с «легализмом». Они призвали народ к восстанию как средству самозащиты, защиты от репрессий, которыми угрожали демократическим силам Парижа жирондистские лидеры. Если «Коммуна Парижа, которой особо поручена забота о защите интересов этого большого города, не заявит всем о преследовании свободы самыми подлыми заговорщиками, если Коммуна Парижа не объединится с народом, образовав самый тесный союз, она нарушит свой первейший долг; она утратит популярность, которой обладала до сих пор», — заявил Робеспьер{221}. Однако и руководство Коммуны не желало брать на себя организацию народного восстания.