Н. П. Фрейберг, первая в советской историографии отметившая «спорадическое возникновение» в Париже во все острые моменты революции особого («третьего» наряду с Конвентом — Якобинским клубом, Коммуной — Клубом кордельеров) политического центра в виде «Центрального комитета — клуба в Епископстве», связывала своеобразное направление в деятельности этого «третьего политического центра», в том числе в период восстания 31 мая — 2 июня 1793 г., с «бешеными»{244}. Когда говорят о влиянии «бешеных» на борьбу парижского плебейства, на секционное движение и отводят им исключительную роль в отдельных событиях, будь то попытка антижирондистского выступления 9–10 марта или деятельность Центрального революционного комитета 31 мая–2 июня, есть риск подмены понятия. Закрепившееся в историографии за «небольшой группой активных деятелей революции (Жак Ру, Варле, Леклерк, Лакомб и их сторонники), выступавших во главе плебейских масс Парижа в 1792–1793 гг.»{245}, оно распространилось на значительно более широкую категорию. Непосредственных вожаков масс было намного больше. А. Собуль и В. Марков не случайно почувствовали необходимость ввести новые термины: «активист» и «агитатор»{246}. Я. М. Захер тоже считал, что во время революции, с 1789 по 1795 г., вплоть до поражения в прериале III года, в народном движении Парижа существовало стойкое ядро, своего рода постоянные кадры. Он был уверен, что последовательное изучение под таким углом зрения серии F7 Национального архива, где хранятся личные дела лиц, подвергшихся в связи с теми или иными событиями революции полицейскому преследованию, принесет успех.
Мы не раз имели возможность убедиться, что каждому выступлению парижского плебейства, парижских секций весной 1793 г. предшествовала энергичная и целенаправленная агитация. Эти агитаторы редко соперничали с ораторами Якобинского клуба, заполняя в нем обычно ряды для публики. Гораздо чаще они выступали в Кордельерском клубе, некоторые были членами Коммуны. Но основная сфера их деятельности — секции, малоизвестные и неизвестные народные общества (вроде Общества защитников республики), которых в 1793 г. в Париже было очень много и о которых мы знаем очень мало. В решающие дни секционных выступлений из среды активистов — агитаторов выделялся организационный центр и проводилась необходимая подготовительная работа.
Большинство вожаков масс осталось в безвестности, многие известны лишь по именам: их дела и мысли слились в безымянном, коллективном творчестве масс. Жак Ру, Варле, Леклерк, Лакомб оставались на авансцене во время всего высшего подъема секционного движения и, безусловно, не случайно. В этой среде секционных активистов, народных агитаторов они были яркими, последовательными защитниками интересов плебейства, глубже других сумели их выразить. Как люди образованные, с развитым политическим мышлением, Жак Ру, Варле, Леклерк влияли, конечно, на своих товарищей. Говорить о мере этого влияния трудно, считать его определяющим нельзя. В деятельности всей этой широкой прослойки вожаков секций была общая основа — чаяния городских низов. Это и определило сходство мотивов, единое направление их агитации и линии поведения в Париже, да и в других городах.
«Активисты» создали Комитет девяти, организовавший антижирондистское восстание, из них вышло большинство членов Центрального революционного комитета, руководившего им. В штабе восстания и за его пределами «активисты» олицетворяли действенное, боевое начало, которое восторжествовало, однако, не сразу.
В середине дня 31 мая был наконец согласован текст петиции, ставшей официальной программой восстания. Ее проект написал член повстанческого комитета Луа, и в основных чертах он воспроизводит то обращение «к представителям французского народа», которое было зачитано в Якобинском клубе 19 мая, а в Коммуне 20 мая от имени Кордельерского клуба и Общества революционных республиканок{247}. Автор обращения и его единомышленники требовали принятия «великих и действительно решительных мер» для спасения родины. Среди них назывались арест подозрительных, создание революционных армий и трибуналов во всех департаментах и др., но главное — обвинительный декрет против «государственных людей», чистка Комитета общественного спасения, полное возобновление Исполнительного совета. Социально-экономическая часть обращения была разработана менее обстоятельно. Провозглашалось, что в Париже не должно быть неимущих, что нужно «искоренить нищенство» и «возвысить человека, нам подобного», однако предлагались в основном лишь меры социального обеспечения. Достопримечательным исключением был проект наделения солдат и национальных гвардейцев после войны участками земли за счет владений эмигрантов и заговорщиков. Вот этого проекта в петиции, представленной 31 мая в Конвент, не оказалось. Зато сулившее непосредственный эффект предложение о выдаче пособия рабочим в тех местах, где хлеб стоил дороже 3 су за фунт, было развито в петиции. Руководство восстанием потребовало, чтобы хлеб стоил 3 су повсеместно и чтобы снижение цены было проведено за счет налога с богачей. Парижский плебс в тот момент добивался уже большего. Почти одновременно Конвенту была представлена петиция секции Санкюлотов, требовавшей введения таксы на все важнейшие продукты питания, пропорциональной «цене труда каждого»{248}.