При решении своих проблем после 2 июня Центральный революционный комитет не упускал из виду, что приказ ударить в набат лишил заработка за эти дни многих санкюлотов. Избранный из их среды и их представлявший комитет не мог уйти, не выполнив своих обязательств. Ультиматум Комитета общественного спасения был весомым аргументом, но решение о самороспуске мотивировалось иными соображениями.
Поведение «революционных властей Парижа» (Центрального революционного комитета и Революционного генерального совета — таково было официальное название Совета Парижской коммуны после наделения его новыми полномочиями 31 мая) в отношении Конвента и его ведущего органа — Комитета общественного спасения — и в последовавшие за восстанием дни характеризовалось той же двойственностью, что 31 мая — 2 июня.
Уже на заседании Генерального совета Коммуны 3 июня Центральный революционный комитет предложил свою отставку, «чтобы не сохранять слишком долго неограниченных полномочий». Одобрив отчет и высоко оценив деятельность комитета, Совет, судя по протоколам, никак не отреагировал на это предложение. «Возгласом негодования», по свидетельству протоколиста, встретил Совет 4 июня сообщение о том, что городское самоуправление Парижа обвиняется в «желании захватить власть и установить диктатуру над всеми частями республики» и что «некоторые члены Конвента, особенно из Комитета общественного спасения, выразили свое беспокойство по этому поводу». Тотчас решили принять обращение к Конвенту, декларирующее «истинные чувства парижан», и в частности готовность «биться до смерти за свободу, равенство и неприкосновенность национального представительства» и «предать публичному осуждению любого человека, любую власть, любую секцию республики, которые захотели бы господствовать и диктаторствовать»{283}.
В то же время некоторыми своими действиями и решениями Генеральный совет Коммуны продолжал превышать конституционные, муниципальные рамки своих полномочий, вмешиваться в распоряжения и сферу деятельности национального представительства. Так, 3 июня, предположив, что жирондист Инар, сложивший с себя депутатские полномочия, «думает, несомненно, избежать декрета об аресте, который может быть против него принят», Генеральный совет обращается к Центральному революционному комитету с тем, «чтобы арестовать всех депутатов, которые покинут свой пост в опасный для отечества момент». На том же заседании распорядились послать дополнительно к каждому из арестованных жирондистских лидеров двух «настоящих санкюлотов»{284}. Декретом Конвента жирондисты подлежали домашнему аресту под присмотром за каждым по одному жандарму. Эту меру в Коммуне сочли недостаточной, и действительно вскоре Бриссо и некоторые его сподвижники сбежали, чтобы поднять движение в провинции. Когда Центральный революционный комитет сообщил 4 июня о неудаче переговоров его представителей с Комитетом общественного спасения о выделении средств для выплаты компенсации участникам восстания, Совет принял решение направить четырех своих делегатов прямо в комитет финансов, в чем нетрудно увидеть попытку обойти Комитет общественного спасения.
Из протокола заседания Комитета общественного спасения того же 4 июня следует, что явившиеся вместе с мэром четыре члена Центрального революционного комитета «согласились с необходимостью сложить свои полномочия и предложили сделать это перед собранием, созываемым департаментом (администрацией Парижского департамента. — А. Г.), в четверг (6 июня. — А. Г.) или даже раньше, если будет выполнено обещание о вознаграждении национальных гвардейцев и граждан, находившихся под ружьем 31 мая, 1 и 2 числа этого месяца»{285}. В протоколе заседаний Центрального революционного комитета от 4 июня нет записи об этой миссии, но есть письмо из Комитета общественного спасения от того же дня, которое подтверждает, что с членом Центрального революционного комитета Митуа была достигнута принципиальная договоренность относительно выделения денежных средств{286}.