Озабоченность поддержкой этих слоев была одним из принципов политики якобинцев. Когда 21 июня Конвенту был представлен проект принудительного займа, предусматривающий обложение налогом доходов в 1500 фр., Робеспьер, а вслед за ним Левассер из Сарты и другие монтаньяры воспротивились его принятию. Одним и, возможно, главным из мотивов, руководивших ими, была необходимость «щадить средние состояния». «Речь идет сейчас о том, — говорил Робеспьер, — чтобы заставить богачей помочь государству в его чрезвычайных нуждах… Представленный проект слишком низко спускается по лестнице градации состояний. Как будто мы стараемся пощадить богатых за счет мелких пролетариев!)»{309}. Средние слои в отличие от «богачей», т. е. крупной буржуазии, были для Робеспьера частью народа, который нужно было объединить.
Конечно, Робеспьер не мог забыть и о другой части народа — о низах. Когда 10 июня в Якобинском клубе Шабо критиковал проект конституции за невнимание к их интересам, вождь якобинцев заявил, что предложит «народные статьи», которых нет в нем. И действительно, он добился записи в Декларации прав пункта, обязывающего общество предоставить образование, труд и социальное обеспечение всем своим членам. Однако даже такие поправки не могли компенсировать отказа от ограничения права собственности. Это было прекрасно понято в левых кругах и явилось ближайшим поводом к выступлению «бешеных» с критикой монтаньярской конституции{310}.
Явную уступку Робеспьера правым элементам можно объяснить тактическими соображениями. Отказ от регламентации права собственности согласуется с тем, какое значение придавали конституции якобинцы в сложной политической обстановке июня 1793 г. Подтверждение мы находим и в некоторых рассуждениях самого Робеспьера, в восприятии их его ближайшим окружением. Излагая смысл одной из речей Робеспьера в Якобинском клубе (видимо, 10 июня), М. А. Жюльен записал: «Эта конституция… не то, что нам нужно, но так как основы ее хороши и разработана она настолько хорошо, насколько возможно в настоящий момент, нужно присоединиться к ней»{311}.
Брат Неподкупного Огюстен дал в одном из частных писем весьма сдержанную оценку конституции, ее реальному значению для народа и тому месту, которое она может занять в программе демократов. Но здесь же подчеркивалось, что ее немедленное принятие — настоятельнейшая задача дня. «Труды Конвента, которые вы приветствуете, — писал Огюстен 5 июля, — отнюдь не самое важное, он ничего не сделает для народа, если ограничится изданием конституции». А далее: «Вы совершенно правы, считая, что нельзя допустить никаких прений по поводу конституционного акта, обстоятельства — крайние, и малейшая отсрочка может погубить республику. Парижане хорошо почувствовали это… Постарайтесь, чтобы коммуна Арраса приняла с тем же энтузиазмом, с тем же рвением конституцию, которая является необходимой точкой объединения. Я считаю плохими гражданами тех, кто воздвигнет малейшее препятствие ее принятию»{312}.
Итак, главное — не содержание конституции, а ее принятие. Это акт лояльности монтаньярскому Конвенту, признание свершившегося 2 июня устранения жирондистских лидеров. Поэтому «никаких прений!», ни «малейших отсрочек», ни «малейших препятствий», т. е. возражений, замечаний и поправок в адрес конституции. Представляя свой проект государственного устройства страны на референдум, монтаньяры ставили вопрос о доверии.
Умеренность позиций Неподкупного в июне 1793 г. была обусловлена не только общим положением в стране, но и внутриконвентской тактикой. Робеспьер высоко оценивал преобладание монтаньяров в Конвенте после 2 июня и всячески стремился оберегать и укреплять авторитет национального представительства и его ведущего органа. Не будучи еще членом Комитета общественного спасения и не определяя его политику, Робеспьер защищал курс Комитета в целом от критики слева. «Были моменты, когда я очень сурово судил этот Комитет, — говорил Робеспьер 14 июня, — но, рассмотрев серьезно его деятельность, я пришел к убеждению, что он искренне желал спасения республики, и невозможно, чтобы люди, занятые выполнением срочных и в то же время многочисленных задач, не подвергались бы неожиданностям. Их надо судить по их трудам в целом, а не за отдельные действия»{313}.