* * *
Изложенные здесь мысли, сама книга — посильная дань признательности нескольким поколениям историков-предшественников. Систематическое изучение места и роли парижских секций в Великой французской революции началось на рубеже нашего века. Первые же специальные труды Э. Мелье и Ф. Брэша привлекли внимание основателя русской школы историков революции Н. И. Кареева. Но еще до появления этих исследований цельная и самобытная концепция складывалась у П. А. Кропоткина. «Одних народных восстаний, более или менее успешных, — писал он, — еще мало, чтобы совершить революцию: нужно, чтобы эти восстания оставили в существующих учреждениях нечто новое, что дало бы возможность выработаться и упрочиться новым формам жизни»{13}. Среди новых учреждений Кропоткин выделил секции (и коммуны) не только как опору народного движения, политической активности и инициативы масс во время революции, но и как прообраз общественного самоуправления в будущем. Под непосредственным влиянием Кропоткина, но стремясь противопоставить ему свое объяснение, обратился к изучению парижских секций Кареев{14}.
После 1917 г. ученик Кареева Я. М. Захер соединил изучение секций с углубленным биографическим исследованием нескольких выдающихся деятелей секционного движения — «бешеных». В том же направлении работали Н. П. Фрейберг, после войны — С. Л. Сытин, а также ученый ГДР Вальтер Марков и Р. Б. Роуз из Австралии. В. М. Далин изучал связи бабувистов с активом парижских секций. Новый поворот в историографии — появление труда Альбера Собуля «Парижские, секции II года», в котором концепция самостоятельности — «автономности» — секционного движения была воссоздана с помощью огромного пласта архивных материалов{15}.
Предлагаемая читателю книга посвящена важнейшему эпизоду в революции{16}. Эпизод этот позволяет судить о роли секций — института, рожденного политическим разумом и волей масс, в истории одной из великих революций прошлого.
Революция в опасности
Непосредственным прологом антижирондистского восстания были события 9–10 марта 1793 г. Они разразились внезапно. Еще накануне в Париже было спокойно, насколько может быть спокойно в столице страны, переживающей революцию. Парижский люд, утомленный тяжелой зимой, безработицей и дороговизной, удрученный очередной неудачей движения за установление максимума цен на предметы первой необходимости, не проявлял стремления к активному политическому действию. Но в этот момент поползли еще неясные слухи о бедственном положении французских войск в Бельгии. На ход событий в столице постоянно воздействовали два фактора: положение с продовольствием и положение на фронтах. «Проникает коалиционная армия во Францию — это вызывает преобладание блуждающего нерва, — образно заметил Ф. Энгельс, — сердцебиение учащается, наступает революционный кризис»{17}.
Больше года революционная Франция находилась в войне практически со всеми великими державами. Двинувших свои войска к ее границам Пруссию и Австрию активно поддерживали Россия и Англия. Осенью 1792 г., мобилизовав силы под лозунгом «Отечество в опасности!», республика справилась с первым натиском коалиции; армия перешла границу и заняла Бельгию. Весной 1793 г. кампания возобновилась, и тогда обнаружилась вся непрочность первых успехов. Старая генеральская верхушка не проявляла ни способностей, ни желания воевать за республику. Армия была деморализована, офицеры и солдаты дезертировали. Сам командующий — талантливый и честолюбивый Дюмурье, в котором нередко видят несостоявшегося Наполеона, — вступил в тайные сношения с врагом.
Между тем господствовавшие в Конвенте жирондисты продолжали связывать с Дюмурье свои надежды: успешная экспансия, которую начал осуществлять генерал, помимо приращения территории, сулила, по их расчетам, ослабить напряженность внутри страны и создать условия для скорейшего завершения революции. Якобинцы не доверяли Дюмурье, но осознавали угрозу: за первыми неудачами новой кампании могут последовать окружение и разгром французской армии. Сваливая причины военных неудач друг на друга, жирондисты и якобинцы, по воспоминаниям Левассера из Сар-ты, прилагали общие усилия, чтобы «разжечь огонь из искр, высеченных слухами» о поражении в Бельгии.
Интересы революции требовали проведения новой мобилизации. 8 марта Конвент по инициативе монтаньяров обратился к парижанам с энергичным призывом оказать немедленную помощь армии и поддержать декретированный 23 февраля новый набор волонтеров для ее пополнения. 96 депутатов (по два на каждую секцию) должны были в тот вечер довести призыв до сведения собравшегося в секциях народа. Коммуна специальным воззванием поддержала призыв Конвента. Она решила объявить 9 марта днем массовой мобилизации. Черное знамя на башнях Нотр-Дам, призывная дробь барабанов, глашатаи, читающие на площадях декрет о наборе и воззвание Коммуны, — все это должно было внушить народу, что революционное отечество в опасности. И парижане, стряхнув оцепенение, откликнулись на призыв.