Отец.
– Ну, это вы пришли ко мне, а не наоборот.
– Ох, – она издаёт этот мерзкий звук, который заставляет меня зайти в её комнатку
и выбить из неё всё дерьмо, только за то, что пришла сюда из–за этой нелепой хуйни.
Тратит попросту моё время.
– Вы серьёзно? – пробормотала она.
– Посерьёзнее вас буду, – съязвил я.
Она скривила гримасу. – Вы должны делать свою работу.
– Я должен слушать настоящие исповеди. Те, что имеют смысл.
– Вы говорите, что мерзкие вещи, которые делает мой мальчик – не имеют
значения? Я что, должна просто его оставить?
– Да, это именно то, что я сказал.
Она громко вздохнула. – Но вы же проповедник, вы должны исполнять Божью
волю.
– И? – я пожал плечами, стараясь не позволить ей достать меня, хотя у меня есть
хуёвый комментарий насчёт «Божьей воли». Ёбаный ад. – Если вы хотите знать, я тоже
послал войска сегодня утром.
– Войска? – она окончательно запуталась.
– Да, ну знаете. Отшлёпать обезьяну, связать пони, подоить быка.
Она смотрит на меня так, будто на лице у меня арахисовое масло.
– Подоил.
– Вы имеете ввиду…
Я опустил голову. – Моему члену было хорошо сегодня утром.
Она издала небольшой визг.
– Не беспокойтесь, не сейчас, – я закатил глаза. – Не всё потеряно. Хотя утром у
меня был длинный выстрел, – усмехнулся я.
– Я не могу в это поверить, – она недоверчиво качает головой. – Вы же
проповедник. Вам должно быть стыдно за себя.
– Стыдно? Отнюдь нет. У каждого есть потребности, – ответил я. – Но могу
посоветовать: если вы хотите перестать чувствовать себя виноватой, то перестаньте
считать это грехом.
– Библия говорит, что вы не можете…
– Ещё библия говорит, что мы не можем делать отметки на своём теле. – Я
закатываю рукава и показываю свои татуировки. – Видите это? Думаете, Бог ненавидит
меня теперь?
– О Боже, – она хватается за грудь. – Зачем я вообще пришла в эту церковь? –
бормочет она. – Мне следовало остаться в моей обычной церкви.
– Они устали от вашего нытья, не так ли? Вот почему вы ушли.
– Что? – на её лице появляется хмурый взгляд. – Как вы смеете? Я ухожу, – она
встала с места, придерживая своё платье, как будто боится, что я что–то увижу. Как будто
кто–то захочет увидеть её вагину.
– Хорошо и перестаньте жаловаться. А там, возможно, ваш сын перестанет
дрочить.
– Это всё из–за таких людей, как вы, которые портят его разум и заставляют его
грешить, – кричит она, хотя занавеска уже открыта. Теперь все её слышат.
– Он никогда не перестанет быть «задницей», пока живёт с вами, и это самый
худший ад, который может быть. Но знаете, что? Я прощу вас, потому что я хороший
человек. А хорошие люди делают это дерьмо для других людей, понимаете? – я встаю с
места и машу ей на прощанье. – Просто идите… и поблагодарите Господа за его милость,
ведь я знаю, что больше вы её нигде не получите.
А её самодовольная, презираемая задница удаляется, я смотрю на людей, которые
смотрят на меня и кричу. – Следующий!
Затем я возвращаюсь в исповедальню и закрываю маленькую дверь.
Глава 3
После того, как я выслушал исповеди всех, я вернулся в свою комнату и схватил
одну из самых больших бутылок, которую прятал в книжном шкафу, и сделал большой
глоток. Как ни странно, это всегда помогало от головной боли.
Внезапно дверь распахнулась, и Мама ввалилась в комнату.
– Фрэнк! – рявкнула она.
– О боже… – пробормотал я, поставив бутылку на небольшой кухонный шкаф. – Не
сейчас, прошу.
Она подошла ко мне и схватила бутылку. – Ты снова пил.
– Да неужели, – пожал я плечами, – Ты бы тоже запила, если бы слушала
всёэтодерьмо.
– Слушать признания людей – это не дерьмо, Фрэнк, – она хватает меня за руку. – Я
не понимаю. Что с тобой?
– Что со мной не так? – с издёвкой спросил я. – Ничего. Абсолютно ничего.
– Ты никогда так себя не вёл, – говорит Мама.
– Да, ну… люди меняются,– я прочистил горло и сел на кровать.
– Ты должен перестать столько пить, – она показывает на бутылку, как будто я не
знаю, что чертовски пьян.
– Ты знаешь, почему я это делаю, – ответил я.
– Это не означает, что всёнормально. Тебе не кажется, что пора остановиться?
– Неа, – откинувшись назад, я вздохнул.
– Фрэнк… – она снова вздохнула так, как вздыхает тогда, когда разочаровывается
во мне. – Хватит. Ты достаточно настрадался.
– Нет, – рычу я. – Не начинай.
Она ударяет бутылкой по моей тумбочке. – Ты знаешь также, как и я, что
растрачиваешьвпустую свой потенциал.