Устроившись на хребте стального жеребца и пробуксовав на месте, намеренно подняв тучу пыли, я снова ринулась в галоп, прочь из заброшенной деревушки.
***
Солнце, недавно только поднявшееся из-за горизонта, довольно резво начало своё восхождение к вершине небесной тверди, опаляя своими нещадно-яркими лучами всё живое. Под колёса резвого чоппера стелилась серая полоса раскалённого асфальта, отбрасывающая в воздух потоки жара. Они размывали бегущую впереди дорогу и созидали тонкими сплетениями горячих нитей причудливые видения. Жажда неумолимо усиливалась.
Широкая лента спёкшейся и почерневшей крови вскоре закончилась. Далее можно было лишь изредка наблюдать на асфальте свежие сколы и неглубокие борозды. Всё это окружали миллиарды тонн песка...
Через несколько часов непрерывной езды я наконец увидела стремительно приближающуюся развилку. За несколько сот метров до перекрёстка на чуть покосившемся столбе увидела большой знак-указатель. Краски на стальном щите уже порядком выцвели под непрекращающимся натиском безжалостного солнца, но всё же основное разобрать можно было - я приближалась к судьбоносному перекрёстку. Сам же он был отмечен несколькими строениями, расположившимися прямо у дороги. Судя по огромной вывеске "Бар-Мотель" из кучи выдранных из других мест неоновых трубок, место это предназначалось для отдыха кочующих по пустошам рейдеров. Впрочем, судя по практически пустой стоянке перед баром, посетителей в заведении сегодня было немного - в асфальтированном кармане мирно паслись лишь два харлея со свисающими с сидений длинными цепями, растянувшимися по широкой дуге от самого поворота на одиннадцать семьдесят четыре.
Уставшая от бесконечной гонки, я даже не заметила, как вороной жеребец подался вправо, почувствовав стойло и кратковременный отдых. Я с трудом воспротивилась желанию лечь где-то поблизости в пыли и вздремнуть. Но вместо этого лишь сбавила обороты и медленно переехала стальные цепи, всматриваясь в окровавленные звенья. Остановившись в нескольких метрах от мирно спящих харлеев, я привычным движением откинула ножку и повернула ключ, отправляя своего скакуна на заслуженный отдых.
Лязг и скрежет динамиков умолк вместе с довольным мурлыканьем засыпающего мотора, погружая мир в абсолютную тишину. Как всегда, на несколько коротких мгновений мне показалось, будто я осталась в этом мире совершенно одна, среди пустых безлюдных развалин. Как всегда, я нисколько не была этим напугана. Человек привыкает ко всему.
Постепенно звуки стали заполнять образовавшуюся пустоту - мир робко напоминал о себе, о том, что он ещё не сгинул окончательно.
Скептически оглядев халупу, которой какой-то чудак присвоил гордое звание мотеля, я устало обвела взглядом окружавший развалину бескрайний океан песка. Проверив покоящийся за бортом сапога глок, я закинула за плечо притороченный к седлу рюкзак, вмещавший все мои нехитрые пожитки, и взобралась по ступеням крыльца. Выудив на ходу из кармана жилетки хромированную фляжку, коснулась губами разогретого металла и опрокинула стальной сосуд. Драгоценные капли виски обожгли иссушенный жаждой рот. Я берегла их вот для такого мгновения. Ощутив приятное жжение и в пустом желудке, толкнула покрытую истершейся бурой краской дверь.
Позволив находящимся внутри секунды три помучаться в предвкушении появления дерзкого пришельца, я вошла и громко возвестила о своем появлении:
- Привет, мальчики!
Это в моем характере – брать нахрапом, появляться громко, заявлять о себе настойчиво. В самый раз для нынешнего мира.
Однако бар встретил меня тишиной, перемежавшейся лишь скрипом чисто рефлекторно протираемой барменом кружки и тихим скрежетом ножа по стеклу тарелки.
Впрочем, причина опустившейся на помещение тишины крылась отнюдь не в эффектном появлении, а в изрешечённом пулями автомате, судя по всему, игравшем совсем недавно мелодию, не пришедшуюся кому-то из посетителей по нраву.
Бармен вскоре опомнился, широко заулыбался. Второй мужчина, удобно расположившийся за столиком прямо напротив стойки, лишь на несколько мгновений оторвался от сочившегося кровью бифштекса, тихо ухмыльнулся и вернулся к поглощению своего завтрака, ещё несколько минут назад бегавшего в загоне на заднем дворе. Вид его разительно контрастировал со всеобщей разрухой. На пиджаке, покрытом тонким слоем дорожной пыли, не было видно ни единой дырочки и ни одного пятна, белая сорочка, ворот которой был расстёгнут на три верхних пуговицы, тоже отличалась удивительной для Долины чистотой. Казалось, вещи вчера ещё висели на манекене в витрине какого-нибудь дорогого бутика, коих в этих местах попросту не было, ни до, ни уж тем более после Апокалипсиса.