– Доктор Мураками? – удивленно воскликнул Иван, опуская пистолет.
Японец что-то быстро и громко сказал. Иван не понял ни слова. Мураками повторил, в его голосе слышалось раздражение. Охотник пощупал за ухом и выругался: «присоска» лингво-софта то ли отвалилась в суматохе, то ли он вовсе забыл ее наклеить. Теперь между ним и доктором возвышался непреодолимый языковой барьер.
– Не понимаю, – свои слова Иван сопроводил выразительными жестами. – Нет мнемософта. Потерял. Не понимаю.
Это Мураками понял. Сказав что-то явно нелестное для Ивана, он тоже частично перешел на знаки. Взмахнув руками, как крыльями, он медленно и членораздельно проговорил вопрос, в котором часто повторялось одно слово. На слух Ивана оно звучало как «теньси» или «тенчи». Мураками еще и тыкал пальцем в разные стороны, закатывал глаза и пожимал плечами, изображая интерес к местонахождению этого самого «теньси». Чем бы оно ни было.
– Где Икари? – в свою очередь спросил Иван этого идиота. – Где, мать его, господин Икари Сакамуро? – громко спросил он, жестами изображая большие очки.
Слушавший его с наклоненной набок головой Мураками яростно махнул рукой и опять понес свою тарабарщину, аж подпрыгивая на месте от нетерпения. И он таки вывел бы Ивана из себя, но в эту секунду детектор движения вновь ожил.
Собственно, и без него было слышно, как, хрустя ветками, кто-то ломится через заросли. С той стороны, куда улетел этот, в плаще, получив в брюхо из «штальфауста».
– Вот черт! – Голос Ивана был переполнен удивлением. – Как ты…
Пережить точное попадание из «штальфауста» невозможно. Самый крутой тек в немыслимо бронированном силовом «доспехе» после него шел в утиль. При соприкосновении с разогнанными до сверхзвуковой скорости керамическими снарядами «штальфауста» металл переходил в состояние жидкости и разлетался мелкими раскаленными брызгами. А плоть, защищенная этим металлом, испарялась.
У Ивана был опыт в этих делах. Ему случалось пробовать свое излюбленное оружие на самых разных объектах – от затянутых в бронехитин адептов Синклита до ховертанков. И результат всегда оставался неизменным.
Но вот исключение из давно знакомого правила выбирается из кустов без единой царапины на теле. И целеустремленно прет вперед. Как в виртуальной игре, где умирают исключительно понарошку.
– Я же в тебя попал, – сказал Иван, вновь наводя на Тэньши свой «штальфауст». – А ты должен был сдохнуть.
Прицельная рамка очерчивает силуэт мишени. Приставка отсекает все лишнее, даже цветность изображения, чтобы не мешать наведению. Осталось легким движением ствола совместить расчетную и фактическую зоны поражения. И выстрелить. Остальное на совести неумолимых законов физики. Они же не могут дать сбой?..
Три вещи случились одновременно.
Тэньши увидел доктора Мураками и на долю секунды замер. Если бы не отсутствие мимики, можно было подумать, что он удивлен.
Брат Егор встал, зажимая ладонью левую половину лица, превратившуюся от удара Юргена в сплошной кровоподтек с разлезающейся кожей. Дрожащий гвоздомет в его свободной руке искал на земле тень «падшего».
Иван, не обращая внимания на предостерегающий окрик Мураками, выстрелил.
Он не промахнулся. Это было невозможно на таком расстоянии.
Пучок трехсантиметровых стержней, выпущенный из «штальфауста», развивает скорость около двух тысяч метров в секунду, проследить глазом его движение, не обладая сверхускоренными рефлексами киборга или симбиота, можно только по полупрозрачному инверсионному следу. Искрящейся полоске тумана, гаснущей спустя пару-тройку секунд.
И по причиненным разрушениям.
Дерево за спиной Тэньши взорвалось изнутри. Разлетевшиеся щепки (иные размером с кулак) загорались на лету, превращаясь в подобие комет с кудрявыми дымными хвостами. В стене Дома образовалось еще десяток дыр,
А «падший» продолжал неуклонно двигаться вперед.
В специальном окошке головная приставка Ивана запустила повтор выстрела, заснятого вмонтированной в «штальфауст» камерой. Иван сам установил эту опцию, коллекционируя наиболее удачные моменты своих охот.
Этот выстрел должен был стать настоящей жемчужиной его коллекции.
В многократно замедленном повторе было хорошо видно, как тело «одержимого» пропускает летящие стержни через себя. Без всяких видимых повреждений, как будто это не плоть, а голограмма. А может быть, и правда…
Спустя треть секунды Иван убеждается, что для голограммы у Тэньши слишком настоящий удар. Похожий эффект, наверное, произвел бы затянутый тонкой резиной молот, если врезать им с размаху по животу.
Уткнувшись лбом в землю, Иван почувствовал себя человеком из старого рекламного ролика желудочных пилюль. Тем, которому стреляли в живот из пушки. Дубля эдак после сорок пятого.
БОЛИ В ЖЕЛУДКЕ? ПРИМИ « ГАСТРОБОЛЛ»!
Его вырвало кровавой желчью.
Тэньши задумчиво наклонился над Иваном, собрал в кулак его рассыпавшиеся косицы и вздернул запачканное лицо вверх. Нащупал второй рукой пульсирующий кадык.
Стоявший позади Егор всадил первый гвоздь в его тень. Точно в середину левого крыла.
«Одержимый» закричал. Дикий, балансирующий на верхнем пределе слышимости крик заставил доктора Мураками болезненно сморщиться и зажать ладонями уши. Помогало не очень.
Лобовое стекло трейлера мелко завибрировало и вылетело ко всем чертям.
Примерившись, Сын Оракула пригвоздил второе крыло «падшего».
– Как тебе это нравится?! – закричал он. – А?! За воплем Тэньши его не было слышно.
– А так? – Гвоздь пробил левую руку тени чуть выше запястья. По настоящей, живой руке Тэньши заструилась густая темная кровь. – И еще!
Правая рука. Кровь уже капала, стекала вниз, мгновенно впитываясь в землю. Пригвожденный Тэньши шатался на месте, не в силах сдвинуться.
Егор навел ствол на ногу его тени.
– Хватит, – сказал голос Оракула в его ухе. – С него достаточно. Несите его сюда, в кузов.
Они разложили подрагивающее тело «падшего» на полу, пристегнули руки и ноги к заранее приваренным скобам. Динамик сказал несколько слов по-японски. Мураками кивнул и надел на голову Тэньши обруч-транслятор, пошел еще раз проверить М-модем. Брат Егор внимательно наблюдал за ним.
И поэтому не заметил появления в прицепе еще одного человека.
– Что выделаете? – спросил Глеб.
Сын Оракула обернулся, машинально хватаясь за «стигмат». Глеб так же машинально – рефлексам не очень-то прикажешь – выбил у него гвоздомет и перехватил его на лету.
Егор узнал рыцаря и успел задержать руку с ножом, направленным Глебу в брюшину.
– Глеб, – выдохнул он. – Ну ты подкрался!
Тамплиер хмыкнул. Брат Егор был не из тех людей, к которым можно запросто подкрасться. Значит, его внимание было чересчур сосредоточено на другом. На чем-то более важном, чем собственная безопасность.
– Я спросил, чем вы здесь заняты, – напомнил Глеб.
– Все сейчас объясню, дай отдышаться, – Егор осторожно хлопнул Глеба по плечу. – Слушай, рад, что ты в порядке.
– Я тоже рад, – ответил Глеб.
Преимущество теков уже первой генерации перед обычными солдатами заключалось, грубо говоря, в возможности повторного использования поврежденного материала.
Натурал, поймавший пулю, в восьмидесяти трех случаях из ста выходил из строя, даже если ранение не было смертельным. Неизбежный шок, потеря крови, вероятный сепсис. В отличие от него у киборга поколения «альфа» шансы продолжить бой равнялись сорока двум процентам. Начиная с «гаммы» организм солдата оснащался децентрализованной кровеносной системой, гормональной экспресс-лабораторией, болевыми фильтрами и прочей требухой, дополнительно увеличивающей его шансы. Это приводило к сильному удорожанию подготовки личного состава, но давало возможность создать теоретически «вечного» солдата.
Такого, как, например, Глеб, чей порог выживаемости можно было превзойти только в случае перехода на полностью неорганическую основу. То есть замены всех действующих органов кибернетическими эрзацами.