Меня тянуло к нему из-за секса. Меня тянуло к нему из-за силы, которую он излучает. Черт возьми, меня всегда тянуло к нему за его высокомерие и абсолютную дерзость, что очень привлекательно. Хотя в глубине души я знаю, что легко могла бы уйти от всего этого. Это было бы отстойно, но могла бы это сделать. Но более слабая сторона этого человека, который кажется таким несокрушимым, является причиной того, что я чувствовала себя разрушенной, падающей, скользящей вниз по какому-то пугающему, безымянному склону. И да, я абсолютная трусиха, потому что у этого склона есть имя; просто слишком напугана, чтобы признать свое поражение. Если бы это было более легкое падение, я чувствовала бы себя так, будто плыву плавно, чудесно, пьяно через все это, как большинство других людей, и я думала, что могла бы получить мягкое погружение на дно, тогда бы меньше волновалась. Но этот вид падения включает в себя удары и царапины, и также раны, слишком глубокие, чтобы их понять. И если быть честной с самой собой, скорее всего, с поврежденным, если не совсем разбитым сердцем.
Бл**********дь.
Он бросает на меня суровый взгляд, но теперь я его знаю. По легкому блеску в его глазах понимаю, что он не уверен на сто процентов, что должен быть здесь.
— Да. Об этом, — рычит он. — Мы с тобой поговорим.
— О, неужели?
Мне хочется швырнуть в него свой чертов телефон. Знаю, что он видит, как формируется мысль, потому что он с интересом смотрит на телефон, который все еще сжимаю. Как будто ждет, что я действительно сделаю это — он просто ждет, когда устройство полетит в его голову, — и ему любопытно, как все закончится.
— Не возражаешь, если я присяду?
Поднимаю воротник куртки, ерзая по скамейке, прижимаясь всем телом к дальнему концу.
— Я не думаю, что ты уйдешь, если скажу «нет», не так ли?
Зет ухмыляется при этом; садится рядом со мно намного ближе, чем я надеялась, учитывая все пространство, которое только что освободила для него.
— Если ты хочешь, чтобы я ушел, Слоан, то уйду. Я не жуткий преследователь. И у меня есть гордость. Есть много вещей, которые мог бы делать сейчас вместо того, чтобы пытаться помириться с тобой.
Да, конечно. У Зета наверняка полно других женщин, которыми он «мог бы заняться прямо сейчас». Меня тошнит от одной мысли об этом.
— Тогда мне не хотелось бы отрывать тебя от них.
— Значит, ты хочешь, чтобы я ушел?
Он наклоняется ко мне, его плечо опускается так, что тело прижимается ко мне. Чувствую его тепло сквозь свою куртку; от его близости мои ладони покалывает от предвкушения. Я хочу дотронуться до него. Хочу чувствовать давление его кожи под моей, но после того, что случилось, когда мы занимались сексом, — он сказал мне не прикасаться — не хочу проходить через это снова. Было больнее, чем мне хотелось бы признать. Я крепче сжимаю телефон в руках.
— Слоан? Все, что тебе нужно сделать, это сказать слово.
Его голос всегда был низким, но сейчас он опускается до такой октавы, которую я никогда раньше не слышала. Это почти расплавляет мои кости. Он говорит медленно, и я вижу, что Зет действительно имеет в виду — его глаза немигающие, сосредоточенные исключительно на мне, и в них есть напряжение, которое посылает дрожь по всему моему телу.
— Я ... я не ... — как мне это сделать? Как я могу ему сказать? Даже мысль о том, чтобы сделать себя такой уязвимой, заставляет мое сердце колотиться в груди.
— Это просто слова, Слоан. Они никогда никого не убивали. Это действия, которые несут полную ответственность за это. И сейчас мы просто разговариваем.
Боже. Неужели все так просто? С ним? Я делаю глубокий вдох.
— Ладно, хорошо. Я не хочу, чтобы ты уходил, — продолжаю я, прежде чем он успевает открыть рот, чтобы ответить. — Но не мог бы ты, пожалуйста, не быть невыносимо самодовольным мудаком по этому поводу? У меня и так было очень хр*новое утро. Мне это не нужно помимо всего.
К его чести, Зет и глазом не моргнул.
— Я отказываюсь от попыток раскусить тебя, — объявляет он. Это заявление выбивает меня из колеи. Я ожидала чего-то язвительного или властного, а не признания своего поражения. И он пытался раскусить меня? Я думала, что все было совсем наоборот.
— Слишком сложно для тебя, правда?
Я стараюсь сохранять спокойствие, но то, как он смотрит на меня, прямо в меня, заставляет покрыться холодным потом. Зет приподнимает плечо, все еще глядя на меня своими глубокими карими глазами. Они созданы для того, чтобы на неопределенное время удерживать человека в ловушке своей жестокостью, и своей жестокой правдой.