— Он ранен. Ему нужен был врач. Я пытался дозвониться до тебя, но никто не ответил.
Такое ощущение, что мое сердце замерло в груди.
— Что значит ранен?
— Это значит, что его ударили ножом в живот. Где ты?
Меня охватывает чувство, которого никогда раньше не испытывала. Я испытывала нечто подобное в тот день, когда пропала Лекси, но это было не так интенсивно, как сейчас. Паника, смешанная с резко оседающим, тошнотворным, парализующим ощущением, охватывающим мои чувства. Зет ранен. Он... его ударили ножом? Боже мой. Вот почему он не пришел за мной? Насколько все плохо? Где он? У меня нет времени задавать вопросы. Я не могу. Мне нужно добраться до него.
— Я в больнице Св. Петра.
— Слава Богу. Нам нужна кровь. Ты можешь ее достать?
В моей голове словно холостые выстрелы. Могу ли я достать кровь? Могу ли я достать кровь? Ответ прост, но возникает сотня других вопросов. Поймают ли меня за кражу крови? Есть ли камеры в коридоре возле «банка крови»? Успею ли я добраться до Зета вовремя, чтобы помочь ему?
— Слоан? Слоан!
— Э-э... да, извини. Какая у него группа крови?
— Я не знаю.
Это лишь добавление еще одной переменной. Смогу ли я достать первую отрицательную группу крови? Полагаю, мне остается надеяться на лучшее.
— Хорошо. Ладно, я что-нибудь придумаю. Приезжай за мной.
Майкл выдыхает в трубку.
— Хорошо. Я уже в пути. И Слоан, есть еще кое-что.
Еще кое-что? Не думаю, что смогу справиться с чем-то еще. Кое-чего, вероятно, будет достаточно, чтобы сломать меня. По серьезным ноткам в голосе Майкла это важно. Я задерживаю дыхание.
— В чем дело?
— Чарли знает, где живут твои родители. Он ездил туда, доставил машину твоего отца. Но не волнуйся. Два парня постоянно охраняют их. С ними все в порядке. Они в безопасности.
Я звоню маме, пока ворую кровь. Не могу… просто не могу в это поверить. Чарли был в их доме. Пил мамин дурацкий чай «Леди Грей». Мысль настолько ужасна, что подумываю о том, чтобы прыгнуть в самолет и отправиться туда, чтобы увидеть своими собственными глазами, что с ними все в порядке. Такое чувство, что я, бл*дь, не могу дышать. Я все еще чувствую это, даже после того, как слышу мамин голос, и она начинает болтать о ранней рождественской вечеринке, которую они устраивают в папиной больнице.
— Сейчас только середина ноября. Что плохого в том, чтобы устроить рождественскую вечеринку на Рождество? Вот что я хочу знать. Слоан? Слоан, ты здесь?
Я достаю из холодильника второй пакетик с первой отрицательной группой крови и запихиваю его в сумку, стараясь думать сквозь невыносимую головную боль, стучащую в висках.
— Да, да, я здесь, мама.
— Твой отец дома, так что мне пора готовить ужин. Что-нибудь слышно о твоей сестре? Она сказала, когда вернется домой?
— Ты видишь папу? — спрашиваю я, мое сердце сильно бьется в груди.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видишь его? Он стоит рядом с тобой?
— Нет... не прямо передо мной, он входит в дверь. Теперь он передо мной. Эл, поговори со своей дочерью. Я не понимаю ее.
На линии становится тихо, и я вешаю трубку. Майкл был прав: они в безопасности. Но надолго ли? Сколько времени пройдет, прежде чем это изменится?
Я пытаюсь незаметно выйти из «банка крови», но меня замечает одна из медсестер. Это Грейс. Она видит меня, без халата, с ключ-картой, зажатой между зубами, и сумкой, набитой украденными физиологическими жидкостями. Она спрашивает, как я, беспокоясь обо мне после аварии, потом смотрит на мою сумку, тепло улыбается и отправляется на обход. Я понятия не имею, поймали меня или нет, а если поймали, то выдаст ли меня Грейс. Кража из больницы — очень серьезное преступление. Невозможно принять анальгетик от головной боли, не будучи привлеченным к ответственности. Здесь есть документ, подтверждающий получение каждой таблетки, бинта, судна и миллиграмма крови; в какой-то момент, и очень скоро, кто-то заметит пропавшую кровь, и возникнет много вопросов. Есть реальная возможность, что Грейс вспомнит, как я выходила из «банка крови», и проинформирует соответствующих людей. Но сейчас ничего не могу с этим поделать. Это проблема, с которой мне придется разобраться позже.
Майкл подъезжает к больнице, пассажирская дверь открывается, прежде чем он останавливает машину.
— Садись, — говорит он мне.
Он вздрагивает, когда видит, в каком я состоянии.
— У тебя все лицо в порезах, — сообщает он.
— Правда? О, я и не заметила.
Я натягиваю на себя ремень безопасности — то, что я использовала его ранее, вероятно, единственная причина, по которой сейчас жива — и яростно засовываю его в зажим, послав укол боли в мою раненую руку.