Клэр знала, что в школе ему приходилось трудно, что одноклассники могли быть жестокими, но разве это не часть взросления? Испытание, которое нужно пройти, чтобы стать сильнее? Она не хотела говорить сыну то, что знали все родители, но о чем предпочитали умалчивать: «Тебе придется научиться справляться с этим, потому что с возрастом станет лишь тяжелее». Когда ты подросток, проблемы кажутся неразрешимыми. Ее попытки объяснить, что все плохое пройдет и мечты со временем воплотятся в жизнь, ни к чему не привели.
— Как дела в школе, милый?
Вместо сына ей ответил вновь зарядивший дождь. Фары проезжавших мимо машин отбрасывали на лицо ребенка грустные, струящиеся тени.
Испытываешь меня, Ной?
Было бы так легко на него рассердиться, ведь сын вел себя грубо. Неужели она не смогла воспитать его как следует?
— Много задали на завтра? — спросила она, следя, чтобы в голосе не прозвучала тревога или гнев. — Я могу помочь, если хочешь.
Тишина.
Чья-то машина врезалась в дерево. Два полицейских фургона и скорая стояли рядом, глянцево мерцая в свете множества фар.
Сердце Маршалла забилось быстрее. Он убавил громкость, чтобы сконцентрироваться на мыслях, но музыка осталась звучать саундтреком к происходящему, подчеркивая медленные движения полицейских с фонариками и деревьев, раскачивающихся на предгрозовом ветру.
Его мозг превратил происходящее в кино. Так безопаснее. Маршалл не глазел, как другие водители, просто представлял реальность фикцией, чтобы справиться со случившимся. К счастью, трагедии не коснулись его жизни: родители все еще были живы и он был с Клэр достаточно долго, чтобы не попасть в неловкое положение при встрече с его бывшей девушкой. Он не знал, с чем сравнить увиденное. Разве что с одним происшествием из детства в Джеймсбридже, которое засело в его сердце, как старая заноза. Каждый раз, когда он вспоминал о нем, прежняя боль возвращалась. Маршалл легко признавал, что он не самый мудрый человек на земле, но прожил достаточно, чтобы понять: некоторые раны, даже маленькие, не заживают.
Детское сердце хрупко. Его нелегко исцелить.
Не думаю, что когда-нибудь рассказывал об этом Клэр.
Инди, его пса, недалеко от их дома сбила машина. Колли отбросило на обочину, но водитель даже не остановился. Бедняжке перебило спину, осколки позвоночника торчали из спутанной шерсти. Выбора не осталось, и отец Маршалла избавил пса от страданий. Пулей в голову. Тяжелее его похорон в жизни Маршалла ничего не было.
Ребенок над черным прямоугольником в дальнем углу двора. Крест из двух изъеденных термитами дощечек воткнут в землю. Написанная от руки эпитафия гласит: «Инди, хороший мальчик». Отец положил большую ладонь на плечо сына и сжал его.
— Ты отлично справился, Марс.
— Папа, а Инди когда-нибудь вернется?
Отец взглянул на сына, зажав сигарету в углу рта, и покачал головой.
— Он теперь там, где все хорошие псы. Оттуда не возвращаются.
Маршалл проехал мимо аварии и представил другое окончание этой сцены. Не хватало эффектного финала. Один взгляд, брошенный на разбитую машину, не удовлетворит зрителей. Они ждут большего.
Под простыней проступили очертания тела. Черная, обгоревшая рука свесилась с носилок. Она медленно покачивается в такт нарастающей музыке. Через общий план дороги камера устремляется в хмурое небо.
Маршалл моргнул, прерывисто дыша. Только когда мельтешение красных и синих огней растворилось в глубине зеркал заднего вида, кино кончилось и его защита спала.
Это не фильм. Это чей-то муж. Чья-то жена.
Он чувствовал себя больным и подавленным. Руки, сжимавшие руль, дрожали.
Глава 5
Ноги Ноя с громким шлепком коснулись асфальта. Эхо разлетелось по стоянке, сплетаясь со скрипом шин и удаляющимся лязгом тележек. Он вдохнул горькую вонь выхлопных газов и сырости и вспомнил о прачечной — месте, куда ходил слушать грохочущие стиральные машины. Ему нравился их гул, бесконечное круговое движение. Оно успокаивало. Ему становилось лучше.
Отражение Ноя скользнуло по припаркованным машинам, и он увидел свое белое, истощенное лицо. Ной знал, что похудел, но не мог заставить себя хоть что-нибудь съесть. Мысли о еде, путешествующей по кишкам и выходящей наружу, вызывали тошноту. Ему больше не нравилось ощущать во рту вкус пищи.
Закружилась голова, но он продолжил идти.