Потом все будет кончено.
Но еще слишком рано.
Он мог сжать зубы и терпеть боль, пока у него оставался график, а в шкафах на кухне — аспирин. Джо не мог позволить себе сдаться, не сейчас, пока его жена еще жила, пока у него были свиньи. Без цыплят и гидропонной установки он бы прожил, но свиньи были всем.
Трудная работа.
Спрос на свинину был выше, чем когда-либо: все хотели мяса животных, выращенных традиционным способом, но частные фермы на маленьких участках отходили в прошлое. Оставаться на плаву было трудно, особенно если учесть дополнительные затраты. Со всех сторон на Джо наступали конкуренты, не говоря уже о том, что бекон и стейки можно было купить в «Уолмарте».
Помощников он не нанимал не из-за гордости, а потому что не позволяли финансы. Помогали пособия по инвалидности, деньги за сдачу дома жены, социальные льготы. Когда выплаты задерживались, он зарабатывал нишевой торговлей: продавал яйца, фрукты, марихуану. Было непросто, но он привык к этому так же, как привык дважды в день менять жене подгузники вместо того, чтобы ходить с ней в «Твидс» — есть картофель фри.
Бюрократические проволочки больше не беспокоили его. Это радовало. В конце концов, он заботился о жене и решал проблемы со страховкой уже девять лет. Трижды в неделю приходила медсестра. Она брала немного: Джо вполне мог с этим справиться. Но боль донимала его. Все дело в холоде.
— Черт возьми, — обратился он к Марлин, пустым взглядом смотревшей на него… или сквозь него? Джо не знал. — Вот что я скажу. День тянется так, словно никогда не закончится, но, будь я проклят, годы летят. Что скажешь, Марлин?
Она не ответила.
Девять лет назад, в воскресенье, Марлин возвращалась с городской ярмарки в Сиэтле. Кузов ее пикапа ломился от саженцев и цветочных семян. На Марлин была красная блуза из «Сирс», которую Джо купил ей на прошлое Рождество, и джинсы с высокой талией.
Проблески воспоминаний пугали его. Фрагменты, которые не добавляли к картине ничего нового и ничего не объясняли.
Никто так и не смог сказать, почему она потеряла управление. За ночь до происшествия шел дождь, это могло сыграть какую-то роль, но Джо знал, что Марлин всегда водила прекрасно. Так что перекладывать ответственность на скользкую дорогу казалось ему лживым. Слова не спасли ее и не облегчили его сон.
Машина все равно съехала с шоссе и врезалась в телефонный столб. Часы Марлин сломались и застыли, показывая четыре двадцать три — время аварии. Ту самую секунду.
Всего лишь еще одна деталь.
Смириться с болью и ухаживать за парализованной женой стало для него величайшим испытанием. Дело было даже не в том, что она больше никогда не скажет, что любит его, не займется с ним сексом. Рана оказалась глубже. Вся его жизнь полетела к чертям — финансово, эмоционально, физически. Когда Марлин врезалась в дерево, разбилась не только она.
Это правда, Бог сурово с ним обошелся, но Джо знал с самого начала, что у него нет выбора — только играть в Его игру. Это, однако, не мешало ему жульничать. Если он рисковал, то по-крупному.
Прощение.
Он выбрался из кресла и потянулся. Его тень упала на дальнюю стену — приземистое, квадратное пятно заслонило фотографии. Он пригладил редеющие волосы и увидел на пальцах перхоть.
— Ох, черт возьми. Только посмотри, Марлин. Я извожу шампуни и мыло, а эта гадость так и не уходит.
Он вздохнул и подобрал опустевшую миску, ложка лязгнула о край.
В такие дни Джо жалел, что бросил курить. Чего бы он не отдал за пачку «Кэмел»!
Джо взглянул на жену. Когда-то она была красоткой, а теперь по лицу, рукам и ногам разбежались пигментные пятна. Это какой-то бред. Когда они познакомились в семьдесят втором на дне рождения кузины в Снокуолми, Джо первым делом заметил ноги Марлин.
Длинные. Загорелые. Такие, как ему нравилось.
Теперь они превратились в кости, обтянутые кожей, и из-за огромных старческих пятен казались картой мира, сумрачных континентов которого он никогда не увидит.
Джо родился и вырос в Норт-Бенде. Его первый дом стоял на Аплэндс-Вэй-Саут-Ист — на окраине города. Он жил там, пока отец не перевез их на Уэст-Парк-стрит, рядом с ныне заброшенными железнодорожными путями. Позади их первого дома простиралось поле, на котором Джо любил играть, полное цветов, пчел и колибри.
Однажды, когда он вернулся домой из школы, мать встретила его в конце подъездной дорожки в противогазе, который ее собственный отец купил во время Второй мировой войны. При виде жуткой маски, скрывающей ее лицо, Джо содрогнулся. Она изменила голос матери.